– А мне кем заняться?
– Увы, пока никем. Материя больно тонкая. Мы подозреваем шестерых на основе только наших умозаключений. Ищи кому выгодно… А бросать тень на людей, которые занимают неплохие должности… И пятеро из них честно служат. Нет у нас такого права.
– Что же, будем сидеть сложа руки? – нахмурился Валевачев.
– Сейчас мы можем вести лишь негласное дознание. Через агентуру и, пожалуй, через Дворцовую полицию. А сделать это могу один я: тебя к полковнику Ширинкину даже не впустят.
– Ширинкин? Что-то знакомое…
– Это начальник Дворцовой полиции, одной из самых секретных служб империи.
– И он захочет помогать? Ой ли?
– Если я приду с улицы, может и не захотеть, – терпеливо пояснил Алексей. – Но Павел Афанасьевич Благово в свое время познакомил меня с генерал-адъютантом Черевиным, начальником личной охраны государя. Полковник подчиняется именно ему. Черевин, возможно, самый влиятельный человек в России. На том основании, что каждый день видит Его Величество – много чаще любого из министров. Еще он умен и независим. Надеюсь, Петр Александрович не откажет в помощи. Ни ему, ни Ширинкину ведь не нужно, чтобы среди вхожих во дворец числился преступник.
– Благово умер три года назад, – осторожно заметил Валевачев. – Генерал-адъютант может и не вспомнить вас. Или не захотеть вспомнить.
– Тогда придется просить начальство. А оно, Юра, не любит, когда к нему обращаются за помощью. Меня для того и назначили заведовать Особенной частью, чтобы начальство пореже беспокоили.
На этом совещание закончилось. Алексей взял все придворные нити на себя, а Валевачеву поручил поиск Снулого. Делать это можно было, лишь взаимодействуя с сыскной полицией, и он повез своего помощника на Офицерскую.
Вощинин, увидев Лыкова, довольно осклабился:
– Приехали забирать дело о гутуевских трупах? Обеими руками отдам! Может, еще чего возьмете? Вон, вчера на Колтовских, в банях купца Власова, человека зарезали…
Надворный советник шутливого тона не поддержал и предложил позвать Шереметевского. Когда тот явился, он представил своего помощника и попросил помочь ему. Надо ориентировать осведомителей и агентов на поиск любых сведений о человеке по кличке Снулый.
Леонид сразу же огорчил Лыкова:
– Я с понедельника уже всех зарядил. Никто о таком не слышал.
– Видимо, он не из фартовых, – предположил Вощинин. – Или приезжий. Полагаю, ваш Снулый – мелкая сошка. Был бы крупный, мы бы его знали.
– Мелкий негодяй разве может убить троих? – парировал Алексей. – Нет. Номер с лакеем обличает серьезного человека.
– Серьезный должен ходить по малинам, тереться с тряпичниками, – возразил Платон Сергеевич. – Серьезный хоть раз, да отсидел. И значит, есть в нашей картотеке.
– Ваську Питенбрюха так и не сыскали? – обратился Лыков к Шереметевскому.
– Как в воду канул.
– Может, туда и канул. Тогда у нас уже четыре убийства, а не три.
Столичные сыщики промолчали. Мысль, что не им ловить такого упыря, очевидно, их радовала. Условились, что поиски Снулого будут продолжены и новости сообщат Валевачеву. Алексей вернулся в департамент. Там он надиктовал Сергею Фирсовичу очередной рапорт Дурново. Изложил две версии убийства: «женскую» и «карьерную» – и особо остановился на последней. Лыков перечислил фамилии всех состоящих в должности, исключил из списка провинциалов, а остальных послал в агентурную разработку.
Подписав бумагу, Алексей велел Шустову отнести ее в приемную, сам же отправился в Дом предварительного заключения. Арестанты как раз ужинали. По всему четвертому «уголовному» этажу расползлись кухонные ароматы. Каша со снетком, определил надворный советник. Много лет назад он провел в тюрьме на Шпалерной несколько недель [20] и хорошо помнил здешние порядки. Посудачив со смотрителем полковником Ерофеевым о рыбалке, Алексей дал Гусиной Лапе спокойно поесть. И лишь потом вызвал его в камеру следователя.
Гайменник вошел уверенной походкой бывалого арестанта. Увидев Лыкова, снял бескозырку.
– Здравствуйте, ваше высокоблагородие!
– Здорово, Вафусий Силыч. Садись.
Студнев посмотрел на сыщика с подозрением:
– Ох, неспроста по имени-отчеству зовете… Никак просьба у вас имеется?
– Ты прав. Хочу тебя насчет Снулого расспросить. Который покойников сжигает, помнишь?
Гусиная Лапа скривился:
– Я уж говорил, что ничего о таком не слыхал!
– Помню. Но ты ведь можешь поспрашивать на этаже. Вдруг кто вспомнит? Тебе скажут.
Студнев расправил плечи и заявил с вызовом:
– Я честный гайменник. Плесом бить [21] не обучен. А вы, значитца, желаете из меня капорника сделать?
– Фартовый не должен выдавать фартового. Но тут другой оборот. Снулый – посторонний вам человек, не из деловых. Откуда взялся – никто не знает.
– А вы будто всех фартовых знаете! – съязвил Гусиная Лапа.
– Значительных – всех. Тебя вон мигом определил!
– А если он из новых? Нет, не по нутру мне. Отказываюсь!
Лыков взял стул и подсел поближе к налетчику. Оглянулся на дверь и сказал доверительным тоном:
– Что, даже не хочешь узнать, что взамен? А вот это зря.
Студнев тоже посмотрел на дверь и шепотом спросил:
– А что?
– Вафусий Силыч, ты же умный человек. Маз [22] , и когда-нибудь станешь «иваном». Рассуди здраво. Вот будет суд, и тебя вернут на Сахалин. На тебе четыре грабежа с убийством да побег. И куда тебя определят?
Налетчик молчал, настороженно слушал. Было видно, что Сахалин пугает бывалого человека.
– Ну? Я тебе отвечу. Определят тебя в Воеводскую тюрьму. Ты там не был, а я заглядывал… Страшное место. Рецидивиста, пожалуй что, и к тачке могут приковать. И будешь ты по нужде ходить с тачкой. Охота тебе это?
– Ну… а куда ж деваться?
– Я скажу куда. Помоги мне поймать этого Снулого, а я тебе облегчение сделаю. Большое облегчение! Черкну письмо начальнику острова, чтобы тебя распределили не в Воеводскую тюрьму, а обратно в Корсаковскую. Там и режим помягче, и зима не такая холодная. Сбежать, между нами говоря, намного проще.
Гусиная Лапа задумался. Лыков торопливо добавил:
– И никто не узнает!
– А сахалинское начальство? – вскинулся налетчик. – Неужто им не интересно будет, за что мне такая честь? Вот я и пропал! Заставят доносить, а заупрямлюсь – выдадут каторге. На этого, мол, из Питера особое распоряжение пришло!