Среди отсыревшей одежды отыскалась и жестяная коробочка. В ней не было даже медного фартинга. Должно быть, дела у Куколки были совсем плохи. Может быть, она голодала? Голодала, но не продала ни одной вещи подруги. Мэри почувствовала, как к горлу снова подступает тугой комок. Как она могла поверить в эту браваду, в разговоры о свободе, во все эти «каждая сама за себя»? Она не должна была уходить и оставлять Куколку одну.
Сама не зная зачем, она аккуратно вернула коробочку на место. На лестнице вдруг послышались шаги. Мэри повернулась только тогда, когда дверь распахнулась и на пороге появилась сама миссис Фаррел. Вздернутый нос хозяйки Крысиного замка был еще меньше, чем ей запомнилось.
Миссис Фаррел, словно гремучая змея, потрясла связкой ключей:
— Можешь так и сказать своей подружке со шрамом: любой, кто обманет Бидди Фаррел, проживет недолго, — заявила она, как будто продолжая уже начатый разговор.
Мэри бросила на нее ледяной взгляд и нагнулась, чтобы подобрать одежду. Миссис Фаррел шагнула вперед и выхватила у нее из рук кусок кружев.
— Ты что, не слышала меня, шлюшка? Какая наглость — пробраться сюда посреди ночи и красть вещи! Да ты хоть знаешь, сколько ты мне должна?
Мэри дернула кружева к себе.
— Я вам ничего не должна.
— Не ты, так та, вторая шлюха.
Мэри отпустила ткань.
— А мне что с того?
— Пять дней, как она сбежала не заплатив… но я найду ее, где бы она ни пряталась, клянусь чем угодно. Можешь ей передать — если она не отдаст мне деньги, то лишится и второй половины лица.
Мэри затошнило. Она едва совладала с порывом схватить мерзкую бабу за горло, так, чтобы пальцы вдавились в дряблую плоть, и прошипеть: «Иди поищи свои деньги в тупике за домом». Но делать этого было нельзя. Она не хотела, чтобы кто-то нашел Куколку до того, как она наберет денег на приличные похороны.
— И сколько же она вам задолжала?
По фиолетовому лицу миссис Фаррел пробежала тень сомнения.
— Десять шиллингов.
— Да будь я проклята, если это правда!
— Да я две недели не видела от этой чертовой потаскухи ни фартинга! Нет, уже целый месяц! — Домовладелица с достоинством разгладила свои юбки цвета бычьей крови.
Врет, подумала Мэри. Пожалуйста, хоть бы это было вранье. Мысль о том, что Куколка голодала целый декабрь…
— Полкроны за ваши неприятности, — холодно сказала она и полезла в карман.
— Полкроны засунь себе в задницу! — Капелька слюны вылетела изо рта миссис Фаррел.
Мэри пожала плечами, отвернулась и принялась запихивать свою одежду в сумку, прямо поверх белья.
— Ты оставишь все это здесь, поняла?
— Все это мое, до последней тряпки, — тихо сказала Мэри не останавливаясь. — Все ее вещи вы уже продали, ведь так? Бьюсь об заклад, они теперь в лавках на Монмут-стрит, платья Куколки.
— Даже если и так, они стоили гроши.
— Да? А как же ее браслет с камеей? И ее французское платье с меховой оторочкой? — бросила Мэри.
Миссис Фаррел расставила руки, загораживая дверной проход. Она была похожа на огромную паучиху.
— Там не нашлось добра и на два пенса. Сейчас же поставь эту сумку, или я закричу, что меня грабят.
Мэри презрительно фыркнула:
— И чем вам это поможет? Вы думаете, сюда кинутся сыщики с Боу-стрит? В Трущобы?
— У меня есть парень, который научит тебя хорошим манерам, — взвизгнула домовладелица.
Мэри приблизила свое лицо почти вплотную к одутловатой физиономии миссис Фаррел.
— Прочь с дороги, старая сука, — свистящим шепотом сказала она.
На мгновение ей показалось, что она победила. Миссис Фаррел отшатнулась, но тут же кинулась к окну.
— Цезарь! — завопила она так пронзительно, что было слышно и на Севен-Дайлз.
Нет! Только не он.
— Цезарь!
Не может быть, судорожно подумала Мэри. Есть же и другие люди с такими именами. Тот Цезарь сам себе хозяин, разве нет? Не будет же он служить цепным псом у миссис Фаррел? Даже если она самая богатая женщина в округе и предложит ему королевское жалованье?
— Иди сюда немедленно! — завизжала миссис Фаррел.
Но он же работал на мамашу Гриффитс, давным-давно?
В те дни, когда он пришел за Куколкой со своим длинным ножом.
— Здесь одна девка хочет, чтобы ее порезали!
Матерь Божья. Это он.
Мэри подскочила к окну и пихнула миссис Фаррел так сильно, что та стукнулась головой об оконную раму. Обе уставились друг на друга, словно не веря в то, что это происходит на самом деле. По щеке домовладелицы зазмеилась тонкая струйка крови.
— Я велю ему отрезать тебе губы, — выдохнула она.
Мэри подхватила сумку и бросилась к двери.
— Цезарь! — провыла миссис Фаррел у нее за спиной.
Мэри успела добежать до второго этажа, когда услышала, как хлопнула входная дверь. Она замерла, не зная, куда податься. Тяжелая сумка с одеждой оттягивала руку; она чувствовала, что ее жизнь висит на волоске и вот-вот оборвется. Она уже развернулась, чтобы бежать обратно в свою каморку, но ее взгляд вдруг упал на дверь Мерси Тофт. Дурында никогда ее не запирает, мелькнула в голове спасительная мысль.
Комната Мерси была пуста. Трясущимися руками Мэри закрыла дверь, привалилась к ней спиной и перестала дышать.
На лестнице раздались торопливые шаги Цезаря. Африканец двигался быстро, как ртуть. Мэри начала считать про себя. Раз, два, три, четыре… Теперь он должен быть на третьем этаже. Она сорвала с ног туфли и выскользнула за дверь. На лестнице никого не было; в воздухе висел сладкий запах помады Цезаря.
Мэри босиком неслась по безымянным переулкам и дворикам Трущоб, прижимая к груди сумку, как будто это был младенец. Только через несколько улиц она осознала, что все еще сдерживает дыхание. Она резко свернула налево и устремилась к Севен-Дайлз, надеясь затеряться в толпе. Когда она пробегала по Монмут-стрит, мимо лавочек с одеждой, в голове вдруг возникли слова матери. В Монмуте отродясь не было такой беготни и суеты.
Мэри свернула еще раз, снова миновала Мерсер-стрит и оказалась у церкви Святого Эгидия. Вокруг разливался звон колоколов; дома здесь стояли совсем близко друг к другу. Она ничего не соображала: в голове было пусто и гулко, сердце сжималось от страха. Поднялся небольшой ветерок. Золотая птица на шпиле медленно повернулась вокруг своей оси. Вырезанные на воротах грешники с грязными каменными лицами в ужасе карабкались друг на друга, пытаясь скрыться от всевидящего ока Господа.
К полудню Мэри сидела в «Чеширском сыре» с чашкой крепкого чая. Сердцебиение немного унялось; на некоторое время она просто запретила себе думать о Цезаре. Она будто наяву услышала смех Куколки. Девочка моя, если кто-то хочет твоей смерти, это еще не значит, что ты должна отказываться от чая. Но думать о Куколке тоже было нельзя.