К вечеру он дошел до Бремена, однако, чтобы туда попасть, нужно было переправиться через Везер, – для этого понадобился ровно один бременский грот, сохранившийся у него в кармане, что он счел великим счастьем, ведь иначе не видать бы ему города, в котором заключалась теперь вся его судьба.
С последними лучами солнца он наконец подошел к городским воротам, а поскольку одет он был вполне пристойно и как мог изображал обычного гуляку, то есть временами останавливался, блуждал взглядом по сторонам и снова делал несколько шагов вперед, его беспрепятственно пропустили.
Итак, он снова очутился в многолюдном городе, никому не знакомый, всеми забытый и одинокий. Погруженный в печальные мысли, он стоял на улице и, вглядываясь через парапет в бегущие воды Везера, чувствовал себя как на необитаемом острове.
Некоторое время Райзеру даже нравилось пребывать в этом состоянии, столь необычном и романическом, но вскоре разум возобладал над фантазиями, и первой его заботой стало извлечь какую-то пользу из имеющегося у него письма к помощнику купца.
Каково же было его отчаяние, когда соседи сказали, что тот вернется лишь поздно вечером. Он стоял на улице перед домом в густеющих сумерках… Искать гостиницу без гроша в кармане он не решился, романические грезы, еще недавно скрашивавшие его положение, вмиг развеялись, осталось лишь сознание суровой необходимости провести ночь под открытым небом посреди большого города, голодным и вконец измученным.
Пока он так стоял, уныло и растерянно озираясь по сторонам, к нему подошел хорошо одетый незнакомец и, внимательно на него поглядев, с участием спросил, не чужой ли он в этом городе. Однако Райзер не мог заставить себя признаться этому господину, в какое положение попал, предпочтя провести ночь под открытым небом. Так бы он и поступил, если бы счастливый случай неожиданно не сменил долгую череду постигших его превратностей судьбы. Помощник купца, вырвавшись из компании товарищей, за какой-то необходимостью вернулся домой и, узнав, что кто-то хотел передать ему письмо от брата, поспешил на поиски посланника, который, как ему сказали, прогуливается где-то поблизости на набережной реки. По описанной наружности он вскоре и отыскал Райзера, уже расставшегося с надеждой найти себе кров на эту ночь.
Узнав на письме руку брата, молодой купец исполнился самых добрых и дружеских чувств к Райзеру и сразу предложил проводить его до гостиницы. Тут Райзер описал ему свое положение, не упустив, правда, кое-что присочинить: он-де, против собственных правил, позволил вовлечь себя в игру и потерял всю наличность. Признаться в том, что он пустился в путь, почти не имея денег, ему было стыдно, так как он боялся еще больше пасть во мнении молодого человека, от которого только и мог ожидать помощи.
Теперь, однако, жестокая судьба неожиданно повернулась к нему доброй стороной. Купец одолжил ему денег, с лихвой достаточных для всех его нужд, и сам проводил его до хорошей гостиницы, где по его рекомендации Райзеру оказали наилучший прием; проведенный здесь вечер сполна вознаградил его за все дневные лишения.
Несколько стаканов вина, выпитых в обществе этого молодого человека после столь тяжелого и изнурительного дня, так необыкновенно его взбодрили, что он принялся развлекать всю компанию, имевшую обыкновение собираться здесь по вечерам, веселыми историями о Ганновере и разных смешных происшествиях, что вообще-то совсем не было ему свойственно; этим он снискал дружеское расположение всех членов маленького кружка, среди которых оказался и тот мужчина, что недавно заговорил с ним на улице и был единственным среди толпы людей, кто заметил его одиночество и уныние и счел возможным позаботиться о незнакомом горемыке. Райзер почувствовал необычайное расположение к этому господину, ибо такая забота о незнакомом человеке, всеми покинутом и своим видом взывающем о помощи, как раз и являет собой общечеловеческую любовь, отличающую доброго самаритянина от священников и левитов, равнодушно шествующих мимо. Райзеру нелегко было бы припомнить в своей жизни хоть один такой приятный вечер, когда в чужом городе кружок совсем чужих людей столь внимательно к нему прислушивался и выражал столь живое сочувствие его словам.
Помощник купца уговорил его задержаться в Бремене еще на несколько дней, показал ему достопримечательности города, и на том самом месте, где Райзер еще недавно стоял посреди улицы одинокий и всеми покинутый, теперь обнаружилось такое множество народу, проявлявшего к нему интерес и жаждавшего его общения, что он испытал своего рода симпатию к этим предупредительным, вежливым и дружелюбным людям, и ему было нелегко думать о скором расставании с ними.
Обедал он в благопристойной компании, где его как гостя окружали особым почетом, и такое обращение было ему в диковинку. Сумма, одолженная ему помощником купца, оказалась столь велика, что он смог не только оплатить счет в гостинице, но и без забот совершить обратный путь в Ганновер, впрочем, разумеется, пешком.
Поскольку же на сей раз его безрассудная авантюра сошла благополучно, в нем ненароком зародилась мысль более не ждать счастья, как прежде, в тесном жизненном пространстве, но поискать его в широком мире, который перед ним расстилался.
В совершенно чужом городе он обрел множество новых знакомцев, которые заботились о нем, помогли ему, сделали приятным его пребывание в Бремене – в Ганновере он такого и представить себе не мог. Он пережил трудное приключение и за короткое время – стремительные превратности счастья: часом ранее покинутый всем миром, теперь он был окружен участливыми людьми, принявшими его в свою беседу.
Потому и неудивительно, что ему захотелось сменить унылое однообразие прежней жизни на подобную смену впечатлений – и пусть ему пришлось испытать великие трудности, душа его воспрянула самым чудесным и нежданным образом.
Даже грусть, охватившая его, когда ворота города, где он еще вчера приятельски застольничал с целой компанией приветливых людей, исчезли из вида и сами очертания полюбившегося ему места растаяли вдали, – даже эта грусть имела для него новое очарование. Теперь он вырос в собственных глазах, потому что по собственной воле, без побуждений извне, совершил путешествие в чужой город, где за считанные дни нашел столько благожелательных людей, сколько за годы не встретил в Ганновере.
Пешее путешествие начинало ему нравиться, усталость он прогонял приятными фантазиями, а когда стемнело, стал неотрывно вглядываться в бегущую впереди дорогу, словно это был верный друг, ведущий его за собой. Ходьба навевала ему поэтические идеи, давала пищу для образов и сравнений, которыми он сцеплял тысячу разных вещей. «Как странник твердо держится своего пути… как путь верен страннику…» – и так далее в том же роде… Такая игра различными понятиями не оставляла его всю дорогу, и ни однообразие местности, ни густеющая тьма, ни сама необходимость неустанно переставлять ноги уже не досаждали ему, словно уйдя в небытие.
Уже совсем стемнело, когда он явился в дом своих родителей, немало удивившихся, что он сначала прошел мимо по пути в Бремен и лишь потом навестил их. Все же благодаря хорошим вестям, которые он принес, на этот раз они приняли его радушно.