Я объяснила ей, что с моей сестрой что-то случилось, я не знаю, в какой она больнице, и ищу, кто мог бы забрать из школы ее детей.
– Понятно, – ответила Лейла. – Но когда вы собираетесь заканчивать сегмент «визуализация плана»?
По-моему, такая сосредоточенность для сотрудника совсем неплоха, но, доктор Ходжес, не отдает ли она некоторой патологией? Что вы, профессионал, скажете на это?
Потом я позвонила маме и оставила сообщение на голосовую почту. Теперь ей на пару дней обеспечена веселенькая жизнь. Кажется, совсем недавно первым делом я позвонила бы Фрэнни. В критические моменты она умела сохранять удивительное спокойствие. Но Фрэнни решила завязать с вождением, когда перебралась в деревню для престарелых. Я до сих пор страшно огорчена этим. Она превосходно водила. Я позвонила в школу и, ожидая ответа, выслушала записанную на автоответчик лекцию о семейных ценностях. Я позвонила в спортзал Алисы, чтобы спросить, знают ли там, в какую больницу ее отвезли, и, ожидая ответа, выслушала записанную на автоответчик лекцию о пользе разумного питания.
И наконец, я позвонила Бену.
Он ответил после первого же сигнала, выслушал мой лепет и ответил: «Я все сделаю».
Конечно же, компьютерная томография Алисы не показала никаких изменений, и ей стало даже неудобно из-за того, что она такая обыкновенная. Вспомнились школьные ведомости: во всех без исключения графах галочка стояла напротив отметки «удовлетворительно» и сопровождалась записью вроде: «Мало работает в классе, успеваемость посредственная». С тем же успехом они могли бы откровенно написать поперек титульного листа: «Ужасно скучно; мы по-настоящему ее не знаем». В ведомостях Элизабет галочки стояли против отметок «отлично», порой встречались «неудовлетворительно» и записи типа: «Случаются несерьезные нарушения дисциплины». Алисе страшно хотелось хоть раз несерьезно нарушить дисциплину, но она никак не могла сообразить, с чего бы начать.
– Нам не нравится этот провал в памяти, поэтому мы оставляем вас на ночь и понаблюдаем, – сказала врач в красных пластиковых очках.
– Хорошо… – произнесла Алиса и застенчиво пригладила волосы, представив себе, как целый сонм врачей и сестер с планшетами сидит у ее кровати и наблюдает за тем, как она спит (она, бывало, всхрапывала). – Спасибо вам.
Врач прижала планшет к груди и бросила на нее теплый взгляд, будто собиралась поболтать с ней, как с подружкой.
Ну вот… Алиса перебрала все интересные темы для разговора и наконец спросила:
– Так вы позвонили моему гинекологу? Доктору Чепплу? Конечно, вам, наверное, было некогда…
Ей очень не хотелось услышать в ответ раздраженное: «Извините, я была очень занята – спасала жизнь».
– Да, звонила, – задумчиво ответила врач. – Но Сэм Чеппл, похоже, три года назад вышел на пенсию. Его секретарь долго рассказывала мне, что он купил себе маленький островок и живет теперь за тридевять земель.
– Островок купил… – эхом откликнулась Алиса.
Ей не очень нравилось, что врач говорит таким простым языком: «за тридевять земель». Как будто она была совсем молода и еще не перестала удивляться. Врача вообще ничего не должно удивлять. В этом смысле тот «Джордж Клуни» из «скорой» – просто образец для подражания. Медики-профессионалы сначала внушают полное доверие, а потом разочаровывают, потому что оказываются совершенно обычными людьми. В любом случае Алиса очень недоверчиво отнеслась к ее словам. Не покупают люди островов!
– Вы, наверное, и помогли ему купить этот островок! – пошутила врач.
Алиса поверить не могла, что доктор Чеппл уже не восседает в большом кожаном кресле, тщательно записывая ответы на свои учтивые вопросы каллиграфическим почерком на белых каталожных карточках. Оказывается, он полеживает себе в гамаке и попивает коктейль через соломинку с бумажным зонтиком. Она постаралась удержать эту фантазию в памяти, чтобы потом рассказать о ней Нику. И куда только он запропастился?
Ну да, если сейчас и правда две тысячи восьмой год, получается, что прошло десять лет и, естественно, в жизни доктора Чеппла многое могло измениться. Самое главное, многое изменилось в ее собственной жизни, даже если не считать того, что у нее, вероятно, мог быть в наличии ребенок!
Многое, очень многое могло случиться за эти десять лет.
Миллион событий, миллиард, триллион!
Это было бы здорово, если бы не было так страшно. Ей непременно нужно было… да, нужно было разрешить эту проблему раз и навсегда. Теперь же! Сию минуту! Так сказала бы Фрэнни. Жива ли была она в две тысячи восьмом году? Бабушки умирали. Этого следовало ожидать. И не считалось даже, что из-за этого надо очень скорбеть. Пожалуйста, сделай так, чтобы Фрэнни не умерла. Пожалуйста, сделай так, чтобы никто не умер. «В нашей семье больше никто никогда не умрет, – пообещала Элизабет, когда они были детьми. – А то будет нечестно». Алиса тогда свято верила каждому слову старшей сестры.
Может быть, Элизабет умерла? Или Ник? Мама? Ребенок? («Извините… сердцебиение не прослушивается»).
Первый раз за много лет Алиса чувствовала то же, что в далеком детстве, после смерти отца: что любимый человек, оказывается, смертен. Ей очень хотелось собрать всех, кого она любила, и спрятать под кроватью, вместе с куклами. Иногда ей становилось так невыносимо тяжело, что она могла забыть, как правильно дышать, и тогда Элизабет приносила ей пакет из коричневой бумаги, в который нужно было делать выдох.
– Мне может понадобиться сумка, – сказала Алиса врачу.
– Какая сумка?
Смешно. Она не была ребенком, который начинает учащенно дышать при мысли об умирающих.
– У меня была сумка, – пояснила она врачу. – Красный такой рюкзак с наклейками. Вы не знаете, что с ним случилось?
– Ах да. – У врача на лице отразилось легкое раздражение от этого властного вопроса, но она взяла себя в руки. – Вот он. Вам подать?
Она взяла непонятный рюкзак с полки, тянувшейся вдоль стены, и Алиса взглянула на него с невольным страхом.
– Нет… То есть да. Да, пожалуйста.
– Ну что ж, пока полежите, отдохните. – Доктор передала ей рюкзак. – Скоро вас переведут в отделение. Извините за такую тягомотину. Это же больница…
Она по-матерински похлопала ее по плечу и быстро вышла, почему-то заторопившись, как будто вспомнила про другого больного.
Алиса провела пальцами по трем блестящим наклейкам-динозаврам на клапане рюкзака. У каждого из пасти выходил кружок с репликой: «Динозавры рулят!» и «Рок-динозавры!». Она взглянула на наклейку на своей майке и сорвала ее. Наклейка оказалась точно такой же. Она налепила ее обратно – почему-то она понимала, что это нужно сделать, – и стала ждать ощущения или воспоминания.
Чьи это были вещи? Орешка? От этой мысли ее разум шарахался, как испуганный зверь. Ей не хотелось знать. Не хотелось уже готового, взрослого ребенка. Хотелось своего, маленького, еще не рожденного.