Клаус присел передо мною на корточки, весело посмотрел, поплевал себе на ладонь и пригладил мне волосы на голове:
– А то они у тебя дыбом встали. Да ты не бойся – поживешь еще.
Послышались осторожные шаги – из кухни вышла Зигрид. Постояв несколько мгновений, она опустилась на колени.
Я с интересом посмотрела на нее, но так как в затылке все еще было тяжко, а в шее слабо, то взгляд у меня получился исподлобья, как будто я чем-то обижена. Очевидно, Зигрид это так и расценила, потому что она осторожно, одними кончиками пальцев дотронулась мне до плеча и тихо сказала:
– Таня, извини меня, пожалуйста.
Я подняла брови и улыбнулась одними губами. Что получилось – не знаю, не видела, но задумывалось легкое недоумение.
– О чем ты, Зигрид, дорогая?
Зигрид покраснела, умеют же люди так искренне смущаться!
Клаус засмеялся, похлопав ее по плечу, опершись ладонями рук в колени, нажал ими – встал на ноги.
– Пойду пожую маленько, а вы тут, девочки, почирикайте.
Зевнув на ходу, ушел в кухню.
– Таня! Я виновата, но ты поймешь меня, ты же женщина. Я плохая, но мне сейчас и плохо, и хорошо, – с причитающими интонациями завела она речитатив.
Теперь я удивилась по-настоящему, ведь услышала я несколько не то, о чем думала. «Нужно думать о людях лучше, Таня, – пожурила я себя, – видишь, Зигрид о чем-то там переживает».
А Зигрид с затуманенным взглядом для себя, не для меня начала пересказывать повесть волшебной любви, которая огрела ее своим крылом вот уж недели три тому назад.
– …безысходность, потому что – рабство. Ты мне рассказала про эту ужасную Нину, я не обрадовалась даже, я ее почти пожалела. Мне ее жалко, да. Ты про Георга хочешь спросить, я знаю – хочешь…
Я вздохнула и набралась терпения.
– …совсем-совсем другое, и любила я его по-другому. Не так. Я все вижу. Жизнь заставила Клауса делать эти дела, жизнь у него повернулась такой стороной. Ты послушай – он мне рассказывал. У него в России была любовь. Понимаешь? А потом она изменила ему с его лучшим другом. Это очень жестоко. Вот он и ожесточился. Но, если посмотреть хорошо, он внутри совсем другой, он море любит, путешествия…
Я не выдержала и зевнула. Зигрид, не видевшая в это время ничего, кроме ярких картин из своих фантазий, поняла по-другому.
– Тебе больно? Я сейчас!
Она вскочила на ноги и прошла на кухню. Я прекрасно слышала весь разговор, нас же разделяли несколько шагов. Хороший Клаус наотрез отказался развязать мне руки и очень резко заявил Зигрид, чтобы она больше и не заикалась об этом.
– Ты посиди там еще пару часиков, не больше. Если нужно будет в сортир, например, сходить, скажи – провожу! И вообще!
Затопав, Клаус вышел из кухни. В руке бутерброд с холодным мясом.
– Ты тут не прибедняйся! Я хорошо помню, как ты машешься, волчица! – Он ткнул меня ногой в бок. Нагнулся, поднял свободной рукой мне голову за подбородок:
– Притихла? Попалась бы ты мне хотя бы месяц назад – раскрошил бы. Поняла, за что? За тот удар на берегу. Я дотемна провалялся без сознания, чуть не умер. А потом?
Он снова присел передо мною на корточки.
– Я потом жил, как не человек, не мужик… Меня, сука, ни одно лекарство не брало.
Он ладонью смазал меня по лицу.
– Через раз только получалось, да и то, – он состроил рожу и потряс головой, – не сравнить с тем, что было. Спасибо вот Зигрид сумела расшевелить…
Клаус откусил кусок бутерброда и начал жевать, но говорить не перестал:
– Вы же, бабы, не понимаете ни хрена. Вот то, что ты мне так по яйцам врезала, это все равно, что тебе…
Он замолчал и продолжал жевать, но, судя по бегающему взгляду, мысль работала.
– Все равно, что тебе…
– Клитор откусить, – подсказала я.
Клаус поперхнулся, закашлялся, вскочил на ноги.
– Убью!
Выбежала Зигрид и засуетилась вокруг него.
– Пусти, дура! – орал Клаус, изо рта у него вылетали жеваные куски.
Зигрид удалось его слегка успокоить.
– Все равно я тебя убью. Но не сразу. Ты меня еще повеселишь!
Клаус дрожащими руками выбил сигарету из пачки, добытой из кармана. Что-то в его поведении навело меня на мысль…
– Ты на игле сидишь? – спросила я, видя, что буря пролетела.
– Много знать хочешь? На том свете тебе это не понадобится.
Он уже почти успокоился, такие перепады настроения – шутка очень опасная, но меня слишком уж подмывало.
– А Эву ты макнул, потому что она тебя с Зигрид застала?
Клаус внимательно посмотрел на меня и наконец ухмыльнулся.
– Все расследуешь? Одной ногой уже в ямке топчешься, а все туда же.
Выскочила Зигрид:
– Она права стала предъявлять! Как будто он ей принадлежит!
Прижалась к Клаусу:
– Мой! Только мой.
Тот ее оттолкнул.
– Ну ладно. Говорят, приговоренному можно заказывать одно желание. Почему же ты думаешь, что это я? А другой никто не может, что ли?
Я села поудобнее: похоже, пока бить не будут.
– Это же ты был в спальне у Эвы, когда мы с Зигрид пришли к ней. Верно?
Клаус посмотрел на Зигрид, Зигрид – на Клауса. Он кашлянул и еще раз посмотрел на нее:
– Ты уверена?
– Конечно. Я видела, что там был включен телевизор. При ее-то хозяйственности. А то, что мы будем в шале, знала только она, потому что сама звонила.
– Да, скупа была старушка и оборзела… Под конец почему-то думала, что на ней весь белый свет клином сошелся. Загулял я с Зигрид и повез ее в эту халабуду, и только настроились на любовь – черт принес эту ведьму. Не иначе. Стала орать, что вложит и прочий бред. Как будто мы деньги не поделили поровну.
– За титул, что ли?
Я уже забыла про неудобства, но, видно, давненько не сидела на жестком полу. Спина заныла, очевидно, не отошла еще окончательно после той эпопеи в шале.
Клаус почесал кончик носа, махнул рукой:
– Хотя бы да! Племянничек ее попил кофейку с порошочком, и у него животик заболел. Вообще, моя работа редкая, требует особых способностей. Стрелять каждый дурак может, а вот сделать так, чтобы все выглядело естественно! С этим старым козлом тоже чисто получилось, хоть ты и помешала. Он думал, что девочка ему сейчас минет делать будет! А девочка его за ножки вперед – дерг! Он головенкой об асфальт – бряк. Со всего роста-то! Прием испытанный, я старого мужа Эвы так послал в лучший мир, а то она бояться начала, что он с ней разведется.