– Еву разбудят, черти, – пробормотал он, взял трубку и услышал прерывающийся голос мадемуазель Лики.
Извести о смерти Стефании Кондратьевны прозвучало громом среди ясного неба.
– Как, умерла? – переспросил сыщик, но Лика уже бросила трубку.
Он не стал перезванивать, пошел одеваться. Лучше осмотреть все на месте, там же и задать необходимые вопросы.
Улицы ночного города были безлюдны, мела метель. Большой циферблат на витрине часового магазина показывал половину первого. «Вызвала она милицию или нет? – думал Смирнов, забирая со стоянки машину. – Дождись меня, милая девушка! Не спеши». Сонный охранник хлопал глазами, зевал.
– На ночную охоту? – понимающе ухмыльнулся он.
В час «мазда» Смирнова притормозила у дома на Неглинной. Не выходя из машины, он окинул взглядом двор: темно, пустынно, одиноко светились несколько окон. Ветер со свистом влетал в проемы между домами, гремел жестяными трубами.
Сыщик вбежал в подъезд и уже через минуту коротко, осторожно позвонил в дверь. Нежелательно, чтобы его здесь кто-то увидел. Лика открыла сразу, точно стояла наготове и ждала.
– Мне так страшно, – прошептала она, падая ему на грудь. – Так страшно!
«Где труп?» – чуть не спросил Всеслав. Вовремя остановился – заметил лежащее на полу тело. В прихожей стоял красноватый сумрак: единственный светильник под потолком был скорее украшением, чем источником света. Пахло лекарствами.
– Врачи были?
– Да, да… – кивала Лика. – Когда они приехали, Стефи уже… она уже… Я застала ее мертвой. У нее такое лицо… будто она столкнулась с чудовищем, – синее, искаженное до неузнаваемости.
– Причину смерти определили?
– Сказали, обширный инфаркт.
Лика заплакала, вздрагивая и всхлипывая.
– Минуточку. – Сыщик вежливо отстранился и присел на корточки, изучая мрачную картину. – Принесите настольную лампу.
Она ушла и вернулась с лампой, поставила ее на пол, включила.
«Да, гримаса на лице жуткая, – отметил про себя Смирнов. – Характерная синева. Похоже на инфаркт».
Он наклонился к самому полу, вглядываясь в ворс ковра, потрогал что-то пальцем. Мельчайшие черные крупинки насторожили его. Это сажа?
– Вы что-то жгли? – поднял он голову и повернулся к Лике.
– Нет.
– А Стефания Кондратьевна?
– Не знаю…
– Милицию вызвали?
– Зачем? – удивилась Лика.
– Так положено. Ладно, – махнул рукой сыщик. – Бригада «Скорой», наверное, сообщила в ваше отделение о смерти Красновской, но нам надо успеть все обсудить до их приезда.
Пока сыщик тщательно осматривал труп, Лика, отводя глаза в сторону, рассказала, как было дело.
«Похоже на правду, – думал он. – Следов насильственной смерти не заметно. Женщину никто не душил, не наносил ей ударов… А вот сжатую в кулачок руку надо бы распрямить».
Наступало окоченение, и пальцы покойной не слушались. Сыщик увидел между ними кое-что, с трудом высвободил и поднес к свету. Это была свитая вдвое черная шелковая нитка, похожая на те, из которых делали бахрому или кисти для портьер.
– У вас есть черные портьеры? – спросил он у Лики.
Та пожала плечами:
– Нет, кажется.
– Вы что-нибудь трогали? Я имею в виду… – Он склонился над телом и заметил несколько крупинок сажи на халате, в который была одета Красновская. – А это что? Может быть, Стефания Кондратьевна все-таки сжигала какие-нибудь бумаги? Позвольте, я пройдусь по квартире. Вас не смущает такая штука – обыск?
Лика была настолько подавлена, убита горем и напугана, что ее не смутили бы и десять обысков.
– Да… пожалуйста, – пробормотала она. – Поступайте, как считаете нужным.
Сыщик в первую очередь отправился в кухню, потом в ванную и на балкон. Но ни в мусорном ведре, ни в раковине, ни где-либо еще остатков сгоревшей бумаги или чего-то подобного не обнаружилось.
Перебирая вещи, переходя из комнаты в комнату, Смирнов ощущал смутное беспокойство, как будто он не понимал до конца, что здесь произошло. Полки в шкафах, комодах и тумбочках были заполнены наполовину, не нашлось никаких документов, кроме дарственной на квартиру, оформленной на Лику Ермолаеву, квитанций коммунальных платежей, паспорта и пенсионного удостоверения самой Красновской, да нескольких открыток из Германии, от ее сына. В кожаной папке лежали две пухлые общие тетради с записями по произведенному в квартире ремонту, чеками на мебель и бытовую технику, и финансовый отчет. Больше ничего! В ящичке секретера обнаружилась довольно солидная сумма денег в рублях и валюте, чековая книжка, выданная Лике банком «Восток-Элит», и банковская карточка.
– Чьи это деньги? – спросил Всеслав.
– Мои. Мы со Стефи брали отсюда на хозяйство.
– У вас есть семейные фотографии, письма, записные книжки?
– Откуда? – безучастно вымолвила хозяйка квартиры. – Стефины, вероятно, хранятся у нее дома. А у нас не было. Я фотографировалась дважды в жизни, – призналась она. – На паспорт.
Примерно такого ответа сыщик и ожидал. Странная квартира, странная смерть домработницы, странная хозяйка… Хотя почему? Люди не обязаны обзаводиться фотографиями и хранить свою переписку – некоторые принципиально не желают этого делать. Имеют право.
В кухне, на большом двухкамерном холодильнике магнитная бабочка удерживала список телефонных номеров, которыми пользовались Красновская и Ермолаева, – аварийные и коммунальные службы, поликлиника, соседка, парикмахерская.
– У Красновской были блокнот или другие тетради для записей? – спросил Всеслав.
– Насколько мне известно, нет.
– А у вас?
– У меня и подавно. Не люблю писать.
Смирнов пошел искать «то, не знаю, что» по второму кругу. В комнате Лики на туалетном столике сидела в ярком шелковом наряде китайская кукла Чань, наблюдала за его действиями узкими глазами, саркастически улыбалась. Давай, мол, покажи, на что ты способен! Ее головку украшало пышное блестящее сооружение из цветов, лент и булавок.
– Я справлюсь, – сказал ей сыщик.
Кукла молча смотрела на него.
Не обнаружив ничего существенного, Всеслав вернулся в гостиную, к Лике. Она прилегла на диван, поджав ноги и укутавшись пледом, ее трясло.
– О чем вы разговаривали со Стефи? – спросила она, сдерживая дрожь. – Она слишком разнервничалась. Ей нельзя было волноваться.
– Наша беседа не могла послужить поводом для сильного стресса, – сказал сыщик. – Как только Стефания Кондратьевна утомилась и пожаловалась на головную боль, я ушел.
– Что вы обсуждали?
– Думаете, она умерла из-за нашего разговора? Уверяю вас, это не так! Я ушел около половины десятого. А когда вы вернулись домой?