– А что это за скандал с Фэнкортом, который у него описан? – спросила рыженькая. – Я слышала, все началось с какой-то рецензии…
Тут хором загалдели все, кроме Страйка, но голос Уолдегрейва возвысился над остальными, и подруги умолкли из инстинктивного почтения, какое проявляют женщины к мужчинам с ограниченными возможностями.
– Я думал, эта история уже всем известна, – сказал Уолдегрейв, еще раз тихонько икнув. – Если вкратце, первая жена Майкла, Элспет, написала роман, очень слабый. В одном из литературных журналов сразу появилась анонимная пародия. Элспет вырезала эту пародию, прикрепила к платью и отравилась газом на манер Сильвии Плат.
Рыженькая ахнула:
– Она покончила с собой?
– Вот именно, – сказал Уолдегрейв, отхлебнув еще вина. – Писатели же ненормальные.
– А кто был автором пародии?
– Все считали, что Оуэн. Сам он отпирался, но это и неудивительно, учитывая такой исход, – сказал Уолдегрейв. – Майкл после смерти жены прекратил всякое общение с Оуэном. Но в «Бомбиксе Мори» Оуэн весьма изобретательно намекает, что истинным автором пародии был не кто иной, как Майкл.
– Боже мой! – ужаснулась рыженькая.
– Кстати, о Фэнкорте. – Уолдегрейв посмотрел на часы. – Должен вам сообщить, девушки, что в девять ноль-ноль в главном зале будет сделано важное объявление. Не пропустите.
Джерри отошел. Две подруги загасили сигареты и последовали за ним; блондинка направилась к другой компании.
– Джерри – чудо, правда? – обратилась Нина к Страйку, дрожа от холода в своем просторном шерстяном пальто.
– Великодушный человек, – сказал Страйк. – Как я понял, он один не признает у Куайна злого умысла. Вернемся в тепло?
К Страйку подбиралась усталость. Ему хотелось прийти домой и – как он говорил сам с собой – уложить ногу спать, а потом закрыть глаза и попробовать забыться на восемь часов кряду, чтобы утром с новыми силами отправиться выслеживать очередного неверного мужа.
В зале стало еще многолюднее. Нина несколько раз останавливалась, чтобы, перекрикивая музыку, поздороваться со знакомыми. Страйк был представлен коренастой создательнице женских романов, которую, похоже, ослепил весь этот гламур – дешевое шампанское и грохот музыки, а потом и жене Джерри Уолдегрейва, которая сквозь завесу спутанных черных волос осыпала Нину бурными хмельными приветствиями.
– Вечно стелется, – холодно сказала Нина, отойдя в сторону и направляя Страйка поближе к импровизированной сцене. – Она из очень денежной семьи и всем дает понять, что брак с Джерри для нее мезальянс. Невероятный снобизм.
– Зато, как я вижу, она ценит, что твой отец – адвокат Королевского суда, – отметил Страйк.
– Твоя память меня пугает. – Нина бросила на него восхищенный взгляд. – Нет, здесь другое… я ведь, ко всему прочему, леди Нина Ласселс. Только кого это волнует? Разве что таких, как Фенелла.
Техник уже настраивал микрофон на деревянной трибуне возле бара. На растяжке красовался логотип издательства «Роупер Чард» – веревочный узел между именем и фамилией, а сверху шла надпись: «100 лет со дня основания».
Во время томительного десятиминутного ожидания Страйк вежливо и к месту откликался на болтовню Нины, что давалось ему с трудом, учитывая ее малый рост и нарастающий шум в зале.
– А Ларри Пинклмен здесь? – спросил он, вспомнив престарелого детского писателя с портрета в кабинете Элизабет Тассел.
– Нет, он не выносит шумных сборищ, – радостно сообщила Нина.
– Но вы устраиваете точно такое же в его честь?
– Откуда ты знаешь?
– Ты сама мне сказала, в пабе.
– Ого, кто бы мог подумать, что ты меня слушаешь? Да, в честь переиздания его рождественских историй мы организуем ужин, но только для узкого круга. Ларри терпеть не может толпу, он такой стеснительный.
В конце концов к трибуне подошел Дэниел Чард. Разговоры стихли до шепота, а потом умолкли. Когда Чард положил перед собой заметки и откашлялся, Страйк почувствовал, что в воздухе повисло напряжение. Определенно не впервой выступает на публике, подумал Страйк, а оратор никудышный. Через равные промежутки времени Чард машинально поднимал голову от бумажки и смотрел поверх толпы, чтобы ни с кем не встречаться глазами; порой его было едва слышно. Кратко изложив слушателям блистательную историю предшественников: издательств «Роупер паблишинг» и основанного его родным дедом «Чард букс», – описал их слияние, а также выразил – все так же сухо и монотонно – смиренный восторг и гордость по поводу того, что уже десять лет возглавляет компанию глобального масштаба. Его вялые шутки встречались преувеличенно оживленным смехом, который подогревался, как решил Страйк, чувством неловкости и воздействием алкоголя. Страйк невольно разглядывал красные, как будто обваренные кипятком, руки докладчика. В числе сослуживцев Страйка был в свое время парнишка-рядовой, у которого на нервной почве так обострялась экзема, что беднягу приходилось госпитализировать.
– Нет сомнения в том, – бубнил Чард, переворачивая, насколько мог судить Страйк (самый высокий человек в зале, да к тому же стоявший близко к трибуне), последнюю страницу своей речи, – что на современном этапе для книгоиздательского дела настало время стремительных перемен и новых задач, но одно остается незыблемым, как и сто лет назад: во главу угла ставится содержание. Сотрудничая с лучшими писателями всего мира, издательство «Роупер Чард» будет и впредь восхищать, вдохновлять и радовать. И в этой связи, – на близкое завершение мучений указал не эмоциональный подъем, а облегченный выдох, – имею честь и удовольствие сообщить вам, что на минувшей неделе мы подписали договор с одним из крупнейших писателей современности. Дамы и господа, встречайте: Майкл Фэнкорт!
По толпе ветерком пробежал ощутимый вдох. Какая-то женщина восторженно взвизгнула. В дальней части зала разразился гром аплодисментов, который трескучим огнем побежал вперед, к трибуне. Страйк успел заметить, как сзади распахнулась какая-то дверь, откуда появилась непомерно большая голова с кислым выражением лица, но сразу после этого восторженные сотрудники издательства сгрудились вокруг Фэнкорта. Прошло несколько минут, прежде чем он появился на сцене и пожал руку Чарду.
– С ума сойти, – взволнованно повторяла Нина, хлопая в ладоши, – с ума сойти!
Джерри Уолдегрейв, который оказался прямо напротив них, по другую сторону сцены, возвышался, подобно Страйку, над толпой, состоявшей преимущественно из женщин. Держа в руке очередной наполненный бокал, лишавший его возможности аплодировать, он без улыбки отпивал вино и наблюдал за Фэнкортом, который уже стоял перед микрофоном и жестом призывал к тишине.
– Спасибо, Дэн, – начал Фэнкорт. – Признаюсь, не ожидал когда-нибудь вновь оказаться здесь, – эти слова были встречены оглушительным взрывом смеха, – но ощущение такое, будто я вернулся домой. Меня издавал «Чард», меня издавал «Роупер», и это были хорошие времена. Я был сердитым молодым человеком… {14} – (разрозненные смешки), – теперь я сердитый пожилой человек… – (дружный смех и даже тонкая улыбка Дэниела Чарда), – и с нетерпением жду возможности рассердиться на каждого из вас. – (Заливистый хохот Чарда и толпы; пожалуй, во всем зале только Страйк и Уолдегрейв не сотрясались в конвульсиях.) – Я рад возвращению и буду всеми силами… как ты сказал, Дэн?.. восхищать, вдохновлять и радовать.