«Развлекалась, говоришь? – молча обратился Страйк к ее блистательному изображению. – Развлекалась, когда стояла на крыше и хотела броситься вниз? Развлекалась, когда звонила мне из дурдома и умоляла, чтобы я тебя вытащил?»
Росс, который только что пережил весьма сложный бракоразводный процесс, не сходивший со страниц светской хроники… «Жаль, что не удалось достичь соглашения без адвокатов», – вздыхает он… «Не могу дождаться, когда стану второй мамой его ребятишкам!» – взволнованно признается Шарлотта…
(«Если ты еще раз потащишь меня к Энстисам, клянусь, я прибью их спиногрыза, так и знай, Корм». А потом, наблюдая, как на заднем дворе у Люси мальчишки гоняют в футбол: «Ну почему эти дети – такие гнусы?» Надо было видеть лицо их матери, оказавшейся поблизости…)
На той же странице промелькнуло и его имя.
…в том числе и необъяснимое увлечение – старший сын Джонни Рокби – Корморан Страйк, о котором много писали в прошлом году…
…необъяснимое увлечение – старший сын Джонни Рокби…
…сын Джонни Рокби…
Резким, импульсивным движением он закрыл журнал и отправил его в корзину для бумаг.
Шестнадцать лет, с перерывами. Шестнадцать лет муки, безумства и редких вспышек восторга. А потом, после бесчисленных случаев, когда она от него уходила, чтобы броситься в чужие объятия, как другие женщины бросаются на рельсы, он оставил ее по собственной воле. И тем самым перешел запретный Рубикон, поскольку всегда считалось, что он должен стоять незыблемо, как утес, не содрогаясь и не сходя с места, чтобы она в любой момент могла вернуться. Но в тот вечер, когда она бросила ему в лицо клубок лжи насчет ребенка, которого якобы носила под сердцем, да еще стала яростно биться в истерике, утес в конце концов содрогнулся, получил в бровь пепельницей и хлопнул дверью.
У него еще не прошел фингал, а она уже объявила о помолвке с Россом. Шарлотта уложилась в каких-то три недели, потому что знала, как облегчить свою боль: любой ценой сделать так, чтобы обидчику стало еще больнее. А он, хотя и понимал, что друзья будут упрекать его за самонадеянность, нутром чувствовал: эти фотографии в «Татлере», это пренебрежительное описание их отношений в убийственных для него выражениях (Страйк так и слышал, как она отчетливо говорит корреспонденту «Татлера»: «он – сын Джонни Рокби»), этот замок Крой-Перекрой – все это, абсолютно все имело своей целью побольнее уколоть его, чтобы опомнился и увидел, чтобы пожалел и раскаялся. Она прекрасно знала, что представляет собой этот Росс: сама же, со слов заядлых сплетников голубых кровей, много лет рассказывала, что он скрытый алкоголик, известный своей жестокостью. Хохотала, повторяя, что легко отделалась. Хохотала.
Самосожжение в подвенечном платье. Смотри, как я сгораю, Вояка. До свадьбы оставалось десять дней, но если у него и была в чем-то стопроцентная уверенность, то лишь в одном: позвони он Шарлотте прямо сейчас и предложи убежать с ним вдвоем, она, невзирая на все омерзительные сцены, на грязные оскорбления, которые бросала ему в лицо, на все обманы и хитрости – на весь этот многотонный груз, разбивший в щепки их отношения, сказала бы «да». Убегать было у нее в крови, а Страйк оставался излюбленным пунктом назначения, где соединялись свобода и безопасность, – так она сама говорила ему не раз и не два, после ссор, которые давно убили бы их обоих, если бы душевные раны могли кровоточить: «Ты мне нужен. Ты для меня все, и сам это знаешь. Ты – мое единственное пристанище, Вояка…»
Он услышал, как открылась и закрылась стеклянная дверь в приемную, после чего уловил знакомые звуки прихода Робин: сняла пальто, поставила чайник.
Работа всегда была для него спасением. Шарлотта ненавидела, когда он после ее сумасшедших, буйных сцен, со слезами, мольбами и угрозами, тут же с головой погружался в материалы дела. Ей было не под силу заставить его не надевать форму, не возвращаться к работе, отодвинуть расследование на второй план. Его сосредоточенность, верность армии, способность отстраняться виделись ей предательством, равнодушием. Этим холодным утром, сидя у себя в офисе, где в корзине для бумаг лежал ее портрет, Страйк жалел о том, что армейское командование больше не отдает ему приказы, не отправляет в длительную командировку для расследования нового дела в другой части света. Ему обрыдло выслеживать неверных мужей и любовниц или встревать в конфликты всякого жулья. Для него существовала лишь одна тема, которая по своей притягательности могла соперничать с Шарлоттой: насильственная смерть.
– Доброе утро. – Он, прихрамывая, вышел в приемную, где Робин уже заваривала чай. – Сегодня рассиживаться некогда. Мы сейчас выходим.
– Куда? – удивилась Робин.
Окна залепило снегом. У нее до сих пор горели щеки: она бежала по мокрым тротуарам, чтобы поскорее оказаться в тепле.
– Нужно кое-что предпринять по делу Куайна.
Страйк солгал. Дело Куайна оказалось целиком и полностью под контролем полиции; что такого он мог предпринять, чтобы обойти этих ребят? Но в глубине души он понимал: Энстису не хватает нюха на странное и изломанное, чтобы выйти на убийцу.
– На десять часов у тебя назначена Кэролайн Инглз.
– Черт! Придется отменить. Тут такая штука: эксперты установили, что смерть Куайна наступила почти сразу после его исчезновения. – Он сделал глоток обжигающего, крепкого чая; Робин давно не видела у своего босса такой целеустремленности и бьющей через край энергии. – А значит, нужно вторично проверить тех, кто раньше других получил доступ к рукописи. Я должен выяснить, где они живут – и с кем. После этого надо будет осмотреть их дома и квартиры. Установить, позволяют ли их жилищные условия войти и выйти с мешком потрохов. И есть ли у них возможность закопать или сжечь улики.
Задача представлялась несложной, но на сегодня и этого было достаточно, а ему требовалось хоть чем-то себя занять.
– Ты поедешь со мной, – добавил он. – В этом качестве ты незаменима.
– В каком – в качестве твоего Ватсона? – уточнила она, изображая равнодушие. В ней еще не перегорела обида, с которой она вчера ушла из «Кембриджа». – Где они живут – можно посмотреть, не выходя из офиса, по картам «Гугла».
– А что, мысль интересная, – поддакнул ей Страйк. – Зачем ноги топтать, если можно взять да посмотреть залежалые картинки?
Робин смутилась:
– Да я буду только рада…
– Отлично. Я позвоню Инглз. А ты садись за компьютер и пробей домашние адреса Кристиана Фишера, Элизабет Тассел, Дэниела Чарда, Джерри Уолдегрейва и Майкла Фэнкорта. Кроме того, мы с тобой наведаемся в Клемент-Эттли-Корт на предмет сокрытых улик – я там был в темное время суток, но видел и помойки, и кусты… Да, кстати, позвони-ка в книжный магазин «Бридлингтон», это в Патни. Надо бы потолковать с букинистом, который якобы видел Куайна восьмого числа.
Страйк ушел к себе в кабинет, а Робин села за компьютер. С шарфа, который она только что повесила на крючок, стекали ледяные капли, но она не обращала внимания. Ее преследовало зрелище изуродованного тела Куайна и в то же время не покидало навязчивое желание (скрываемое, как грязная тайна, от Мэтью) узнать как можно больше – узнать все. Злило ее только одно: что Страйк – единственный, кто мог бы это понять, – не видел в ней того же азарта, каким определенно горел он сам.