– Заметано, – произнес Роман, и гудки отбоя противно засвербели у Киса в ушной раковине.
…Игорь смотрел вопросительно.
– Мила жива, – ответил Кис на незаданный вопрос.
– Я слышал, связь хорошая. И что теперь? Что будем делать мы?
– Было бы глупо делать что-либо, пока не узнаем версию Милы. Она-то лучше всех осведомлена, что произошло… Хорошо уже то, что жива, Романа перестанут подозревать… На даче у сестры, надеюсь, она в безопасности… Игорь, я уже ничего не понимаю.
– Может, ей удалось вырваться от грабителя?
– Да на кой черт она сдалась грабителю, скажи на милость? Только лишняя обуза. Ладно б он выкуп просил у ее отца. Так нет, ничего подобного! Куда разумнее было оставить ее на месте!
– Он мог испугаться, что ранил дочь олигарха… И решил увезти ее, чтобы бросить тело в укромном месте. Но Мила пришла в себя… Добралась до сестры, – видимо, рана не такая уж серьезная, – а потом позвонила Роману…
– Лужа крови с чайную чашку, по словам Романа. То есть миллилитров двести-триста, так? – прикинул Алексей.
– Наверное… Хотя на глаз определить количество жидкости, растекшейся по поверхности, трудно. Иной раз в стакане вроде б на донышке, а опрокинешь его – так весь стол зальет.
– В принципе, не это важно, не количество. Потеря крови в любом случае невелика, у доноров за один присест больше берут. А вот рана должна быть значительной. Кровь просто так из тела не вытекает. Почему Мила не обратилась в больницу?!
– Ты рассуждаешь логично. А люди в своем большинстве ведут себя нелогично. Когда тебе плохо… – Игорь слегка запнулся, – когда плохо, хочется забраться в «нору», в безопасное место, где никто тебя не потревожит…
Кис знал, почему Игорь запнулся. Парнишка вполне имел представление о том, что такое «плохо». Ромка тоже, к слову. Каждому из них досталось в детстве, хоть и по-разному. Ромку с матерью бросил его отец (вернее, человек, которого пацан долго считал своим отцом); Игоря бросила мать…
У самого Алексея было абсолютно счастливое, правильное детство, с обоими родителями, со взаимной любовью и папы с мамой, и родителей с ребенком. В его семье никто не повышал голос, сложные вопросы решались совместным обсуждением, умным и интеллигентным. Когда-то он думал, что у всех такие семьи. А дурные вещи, о которых он иногда слышал, происходят где-то далеко, в редких, исключительных случаях…
Конечно, это было совсем не так. Работа в полиции, а затем частным сыщиком открыла перед ним другую сторону общества, доселе ему неведомую. И Алексей убедился, что в подавляющем большинстве случаев зло творили люди, которым причиняли зло в детстве. И их было много, очень много, таких людей… А вот таких, как он сам, как его родители, – крайне мало.
Поэтому он гордился Романом, поэтому уважал Игоря: парни справились со своими детскими комплексами сами, душевной силой и разумом.
– Вполне возможно, – кивнул он. – Но отчего мне эта история так не нравится? Потому что я отец?
– Ты сам ответил, Кис, – хмыкнул Игорь.
– Ладно, психолог… Поезжай-ка домой, на сегодня все.
– А ты?
– А я… – рассеянно ответил Алексей, уставившись в «бук», – я сначала кое-что поищу…
Игорь пододвинулся поближе, посмотрел на экран: шеф на этот раз отслеживал мобильный Ромки.
– Не хочу далеко отъезжать, – пояснил детектив. – Если что, то буду поблизости…
– Ты не просто отец – ты хороший отец. С тобой нет нужды быть психологом, ты предсказуем, как все разумные люди! – засмеялся Игорь. – Я подожду, Кис. Потом вместе доберемся до шоссе, уже темно, тут легко заплутать.
Программа слежения показывала, что Роман двигался с северо-востока, где Алексей с ним расстался, в сторону МКАДа.
– Ладно, двинули. Я потом посмотрю, где его конечный пункт. Хотя погоди, надо Пилипкина поставить в известность, что Мила жива!
– Он прищучит тебя вопросами, на которые у тебя в данный момент нет ответа, Кис. Не надо, не сейчас.
Алексей посмотрел на ассистента. Игорь дело говорил. Он был разумным парнем.
Только он не был отцом. А Пилипкин, может, и плохой, – но отец.
Он набрал номер Александры, продиктовал текст, который ей надлежало отправить Пилипкину:
«Ваша дочь жива и здорова. Информация достоверная, но подробностями я пока не располагаю».
– Саша, как только отправишь сообщение, выключи телефон. Иначе он тебе не даст покоя своими вопросами. А я на них пока ответить не могу.
– А если он заявится к нам домой?
Алексей размышлял некоторое время. Интуиция нашептывала ему, что Пилипкин, несмотря на угрозы, не причинит зла его семье. Но нервы потрепать может, конечно.
– Ладно, давай тогда так: телефон не выключай. А если он примется доставать тебя вопросами, то… – Алексей еще раз перебрал в уме несколько вариантов, но все же лучшего не нашел. – То дай ему мой номер. Обставь это как большое одолжение, пусть прочувствует.
– А это не опасно для тебя, Алеш?
– Полиция уже взяла образцы моей ДНК, я им больше не нужен. Единственная опасность в том, что он станет допекать меня разговорами, но это я как-нибудь переживу, – усмехнулся Кис, делая знак Игорю.
Они сели по машинам и тронулись.
Звонить ли Громову? – размышлял Алексей по дороге. С одной стороны, информация о том, что Мила жива, очень важна. С другой – дело к полуночи. Для Сереги время детское, конечно, но у него там планы с Юлей… С третьей стороны, пока Милу полиции не предъявишь, то и разговоры пустые. На слово никто не поверит.
Прокрутив в уме все три аргумента, Кис решил дружбана пока не тревожить. Пусть милуется с любимой.
До недавних пор Алексей был уверен, что Серега никогда по-настоящему не влюбится. Что-то мешало ему. Как ни крути, любовь – это желание отдавать (получать тоже, в любви все связано, но это уже другая тема), а Серега всегда был баловнем женщин. Хорош собой, обаятельный, он притягивал их без всяких усилий со своей стороны, как ночной фонарь бабочек. Они влюблялись и опекали его – им казалось, что он такой вот «настоящий мужчина», который не приспособлен к повседневности, ничего не умеет в обычной жизни, и готовили ему, и наводили уют в его квартире, и даже подарки делали.
Все это Сереге было совершенно не нужно, он просто терпел приливы женской заботы, за которыми скрывалось желание втянуть его в семейные отношения. Он считал, что женщины так устроены, гены у них такие, потому и терпел. Пока не сворачивал отношения. Иной раз и дамы сворачивали, поняв их бесперспективность… Нет, не дамы, а «малышки». Так их всех называл Громов, чтобы в именах не запутаться невзначай.
В общем, Алексей не видел для дружбана никакой перспективы семейной жизни. Не вписывался он ни в роль мужа, ни в роль отца.