Но на пике страсти, как и на горной вершине, невозможно пребывать слишком долго: там воздуха не хватает, требуется передышка.
– Так сбежим в Италию вместе? – шепнула Мила, когда они, утомившись, откинулись на подушки.
Роман провел кончиками пальцев по ее плечу. Кожа у Милы необычайно нежная, атласная, и гладить ее было настолько приятно, что Роман, казалось, мог весь день провести за этим занятием, как за медитацией.
– Что молчишь? Ты не хочешь?
…Она просто ребенок. Взбалмошный, непосредственный, ну и балованный, конечно. Она принимает решения спонтанно – вернее, это свои желания она принимает за решения… Отъезд за границу – шаг очень непростой. Куда ехать? Зачем? Что там делать, за границей? На самом деле, по сути-то, Мила хочет бежать от отца, от его домогательств, а заграница тут ни при чем. Это просто первое попавшееся приложение, дополнение к слову бежать. Но теперь, когда они вместе, Роман сумеет ее защитить! И никуда бежать не понадобится.
Однако сейчас был явно неподходящий момент для столь серьезных разговоров.
– Хочу. Хочу с тобой не расставаться, – он приподнялся на локте, заглядывая Миле в лицо, прекрасное ее лицо. – Только сначала…
– Да, правильно! – Мила села на кровати. – Сначала нужно деньги вернуть! А то как мы за границу уедем?
– Ты помнишь, как возвращалась от ангара? Сможешь описать дорогу?
– Зачем тебе в ангар?
– Надо же с чего-то начать. Мы не знаем, кто этот полицейский, где он служит, где живет. Может, в ангаре остались какие-то зацепки… Может, даже деньги там.
– Я искала. Их там нет.
– Ты поднимала доски пола? Простукивала стены?
– Нет… А надо было?
– Не знаю.
– Вспомнила: пол там бетонный!
– Мил, я для примера так сказал, насчет досок. Для иллюстрации.
– Чего? – моргнула она.
– Что существуют возможности, о которых ты не подумала. И о которых постараюсь подумать я.
– А вдруг он Никиту убил?
– А вдруг Никита его?
– У Коли пистолет…
– А у тебя его нет. Однако ты сумела сбежать оттуда целой и невредимой, – улыбнулся Роман. – Никита мог пистолет перехватить.
– Верно! Знаешь, я бы не хотела, чтобы его убили. Хоть он и сволочь, конечно. Но все-таки он волновался обо мне, приехал в ангар… Если б не Никита, Коля бы расправился со мной. Он жестокий. И глазки у него такие, знаешь, жирные…
Роман понял, что Мила имеет в виду. «Жирные глазки» – две щелочки в жиру – он каждый день видел их на экране. Их обладатели давали пафосные интервью, вершили законы, рассуждали о судьбах отечества. А в это время «жирные глазки» рассказывали совсем иную историю о своем хозяине.
– Короче, у меня нет никаких других зацепок, кроме ангара, – вернулся к теме Роман. – Возможно, я увижу там что-то, что подскажет, где деньги, у кого. Поэтому надо туда ехать.
– Ладно, давай одеваться! – вскочила Мила, и Роман снова, хоть мысли его уже были далеко, залюбовался ее совершенным телом.
– Ты со мной собралась? – удивился он. И восхитился. В отличие от подавляющего большинства девушек, которых он знал, Мила была бесстрашна и предприимчива.
– Ну да!
– Я поеду один, – помотал он головой. – Ты свою дозу приключений уже получила. И не спорь! – Он видел, что Мила приготовилась возражать. – Лучше опиши дорогу. Ты была за рулем на обратном пути, какие-то названия населенных пунктов запомнила?
– Ох, даже не знаю… Надо вспомнить. Хотя погоди, я проехала Балашиху! Да, точно, я видела там двойной указатель: на Москву и на Балашиху.
– Ты давно водишь?
– Четыре года. Но если ты имеешь в виду права, то только два.
– Я имею в виду чутье. Опытный водитель чувствует, сколько примерно проехал. Если ты уже четыре года за рулем, то…
– Наверное, километров… Ну, не больше пятидесяти.
Через десять минут Роман был готов к выходу. Мила протянула ему листок со списком названий населенных пунктов, которые ей удалось припомнить.
– А ты ложись. Ты в прошлую ночь мало спала, а в эту и вовсе нет, – улыбнулся он.
Она скользнула под легкое одеяло и протянула к нему руки.
– Ты такой славный… – прошептала, обхватив его шею. – Поосторожней там, ладно?
Роман наклонился и быстро поцеловал ее… в щечку. Любой другой поцелуй был бы чреват задержкой его ухода.
Но Милу такой вариант не устроил. Она не разжимала рук, обвивавших его шею, и пыталась снова притянуть Романа к себе. Он видел ее приоткрытые губы, два влажных манящих сердолика…
Нет, нельзя. Не сейчас, не теперь!
Он разомкнул замок ее пальцев у себя на затылке.
– Я скоро вернусь, Милка, родная… – прошептал он. – Мы ведь не навсегда расстаемся! Только на пару часов…
– Я буду тебя ждать, – шепнула она. – Уходи скорей, а то я за себя не ручаюсь!
Ее тихий смех сопровождал его до порога. В свою (ну не свою…) машину Роман сел, как в космический аппарат, способный перенести его в мгновение ока в нужное место, – он чувствовал себя всемогущим и готовым на любые подвиги.
…Его эйфорию нарушил звонок отца.
Информация отрезвляла. Следовало срочно поворачивать обратно, что Роман немедленно сделал. Но девушкам нужно уезжать с дачи прямо сейчас! Не надо им запираться в доме, как сказал отец, и дожидаться приезда полиции! Пусть быстро прыгают в Настину машину и уезжают с дачи подальше! С ним, Романом, они встретятся в Москве, нужно сообразить, в каком месте назначить свидание… И, видимо, придется все же явиться на Петровку к Громову, хотя Милу еще надо будет убедить в правильности такого шага…
Но это потом. Сейчас главное – чтобы они уехали с дачи, Настя и Мила. Туда торопится полицай Коля, и цель у него – устранить свидетелей!!!
Он набрал номер Милы.
Ее телефон не отвечал.
«Она спит, – сказал себе Роман, мчась в направлении Настиной дачи. – Она просто спит. Она провела две бессонные ночи, вот ее и сморило!»
Он звонил Миле еще раз пять – с тем же успехом…
Он бы позвонил Насте, но ее номера у Романа не имелось. Идея об отъезде девушек с дачи и встрече в Москве летела под откос. Они оставались там, на месте, – только потому, что Роману не удавалось с ними связаться! Какая нелепость, какая досада!
И впереди него, с опережением, к ним торопился полицейский Коля. Убийца.
Но люди Громова должны прибыть туда раньше. Должны!!!
Наконец впереди показался Настин дачный поселок. Роман поставил машину кое-как у калитки, кинулся во двор. А там обнаружил Настю. Она сидела на крылечке, на ступеньке, и, казалось, дремала, уперев подбородок в ладони, а локти в колени.