— Костя, куда же ты исчез? — спросила я его как ни в чем не бывало.
Мы вошли в квартиру.
— Я был занят, — ответил он мне спокойным тоном. — Как дела, Таня?
Я рассказала ему вкратце о том, что мне удалось узнать за последние несколько часов.
— Значит, он убил еще одну девушку?
— Конечно. Он спровоцировал сердечный приступ.
Я отвернулась, чтобы достать банку с кофе, и получила неожиданный удар по голове. Полетела в пропасть.
Когда я очнулась, в квартире уже никого не было. И только теперь я поняла, что нахожусь именно у себя дома, куда я притащилась по инерции, забыв, что вот уже пару дней живу на квартире друзей. Это означало, что «Костя» не знал моего нынешнего адреса. Он поджидал меня на моей квартире, поджидал, чтобы ударить по голове.
— У меня голова не железная, — твердила я, сидя на полу и обводя взглядом разгромленную комнату. Вот это клиент! Теперь уж ему со мной никогда не расплатиться. А мне, соответственно, можно прекратить расследование и бросить всю энергию на то, чтобы отомстить этому Отличнику.
Что он искал, вытряхивая содержимое всех ящиков и банок, коробок и пакетов на ковер? Неужели он тоже связан с Храмовым и Клаусом?
И вдруг я подумала: а что, если он искал вещдоки? Что, если он заодно с Кафельщиком? Отличник и Кафельщик — неслабая компания.
Я еле поднялась. А как же я оказалась в комнате? Ведь он оглушил меня на кухне, я это, как ни странно, помнила. Я полезла за банкой с кофе, чтобы напоить эту неблагодарную скотину.
Держась за голову, я доплелась до кухни и тут, к своему величайшему удивлению, увидела лежащего в беспамятстве Костю. Руки и ноги его были связаны.
Я опустилась перед ним на колени и похлопала его по щекам.
— Э-эй! Хватит изображать из себя тяжелобольного. Вставай! — тормошила я его изо всех сил.
Наконец он открыл глаза. Пробормотал что-то на чистом английском.
— Лайф не в кайф, хоть фэйсом об тэйбл, — ответила я ему на грязном английском. — Подымайся.
Я подтянула его за плечи, усадила, прислонив к стене.
— Кто это был, не знаешь?
Он посмотрел на меня помутневшим взглядом. И в этом взгляде я уловила какую-то тоску и злость. Самую настоящую злость.
— Ну что ты смотришь на меня как волк? Это ведь ты наверняка не запер за собой дверь, и ко мне кто-то ворвался… Что они искали? Может, они — или он, она, не знаю, — приходили по твою душу?
— Нет. Я ничего не знаю.
— Ах, вот как! А я знаю. Знаю, что ты обманывал меня с самого начала, как только пришел ко мне. Я была в «Дрофе»…
Он хмыкнул.
— Зачем тебе было врать? Какой в этом смысл? И вообще, разве тебе не все равно, кто убил Даню? Я не верю, что ты действительно хочешь найти убийцу. Ты ведешь какую-то двойную игру. И откуда ты знаешь о Пицунде?
И он назвал одно имя. У меня даже волосы на голове зашевелились.
— Но ведь он погиб! — воскликнула я, поскольку речь шла о моем клиенте, который не без моей помощи доказал на суде свою непричастность к крупному политическому скандалу — я добывала ему доказательства, — а потом, спустя полгода, при невыясненных обстоятельствах погиб.
— Он жив. Он много рассказывал о тебе.
— И где же он?
— Далеко. Очень далеко.
— И ты пришел ко мне действительно для того, чтобы…
— Да. Я любил эту девочку. Она же была совсем малышкой. Ты найдешь этого гада, а я его убью.
Я опустила голову.
Так я и знала. Любовь. Я вспомнила Даню, ее светлую косу, перекинутую через плечо, и сердце мое сжалось.
— Ну ладно, у меня мало времени. Кофе попьешь где-нибудь в другом месте. А у меня дела.
И мы, полуинвалиды, вышли на улицу. Он пошел в одну сторону, я — в другую.
Очень странный человек. Скрытный. Умный. Неопределенный во всем, начиная с возраста и кончая внешним обликом вообще.
Я, петляя по улицам, остановилась возле припаркованной в одном тихом дворе машины с пивным названием «Жигули», оглянувшись, открыла ее специально приспособленной для таких вещей отмычкой, села за руль и рванула с места.
Отъехав на приличное расстояние, я остановилась у ближайшей аптеки, купила сильное германское болеутоляющее, чтобы не трещала голова, запила купленной рядом в ларьке минеральной водой, прихватила еще пару бананов и блок сигарет и поехала в гости к Храмову.
Поднялась на этаж и позвонила.
Понимая, что хозяин не преминет посмотреть в глазок, я расстегнула шелковую кофточку и выставила на обозрение обнаженную грудь. Я надеялась, что такой недвусмысленный пароль позволит мне беспрепятственно проникнуть в это осиное гнездо.
Сначала открылась первая, внутренняя дверь, и я услышала голос кого угодно, но только не Храмова:
— Что-то с глазком, лица не разберу.
Затем шаги и щелканье открываемых замков.
Увидев радостную физиономию Храмова — который был далеко не в халате, что лишний раз доказывало его причастность к моему избиению, — я, приставив к его горлу большущий кухонный нож, который я предусмотрительно взяла из дому, схватила его за руку и, приказав молчать, потащила за собой вниз.
— Если тебя, сволочь ты приторная, окликнет твой высокооплачиваемый евнух, то крикнешь ему, что у тебя все в порядке, понял?
Он кивнул головой.
Следуя моим инструкциям, Храмов на улице вел себя безукоризненно, поскольку понимал, что эта сцена предназначена для того, кто может его сейчас увидеть из окна. Тот же евнух, к примеру.
Однако, когда он оказался в машине, рядом со мной, я первым делом ударила его наотмашь по физиономии. Из носа сразу же хлынул алый ручеек.
Серая рубашка в полосочку стала напитываться кровью. А я в это время надела на Храмова наручники.
Я поняла, что неожиданность делает этого человека уязвимым в психологическом плане. Он не ожидал от меня такого. Я тоже не ожидала от них — Храмова с Клаусом — того, что произошло. А в том, что это именно они ворвались в мою квартиру, я нисколько не сомневалась.
— Куда мы едем? — затравленным голосом спросил Храмов.
— Туда, подонок, где тебе придется объяснить все, что я потребую. Иначе нафарширую тебя битым стеклом. Понял?
Я привезла его в свою разгромленную квартиру. Пока мы выходили из машины и поднимались по лестнице, Храмов был без наручников. Более того, чтобы скрыть от посторонних глаз вымазанную в крови рубашку, пришлось накинуть на него мою джинсовую куртку.
В квартире, запершись на все замки, я втолкнула его в ванную и заставила сменить рубашку. Дала ему свою футболку, которую мне подарили, что называется, «на вырост» — на пять размеров больше.