Крамли сказал:
— Если положиться на Фрица как на проводника, мы в Глендейле.
— Это значит…
— Да. Лесная Лужайка.
Крамли включил верхние фары и на медленном ходу стал вилять то вправо, то влево; мы увидели на потолке туннеля отверстие, прикрытое решеткой, под ним пустую машину Фрица и его самого, карабкавшегося по лестнице. Вдоль ведущей вверх лестницы шел ряд крестов.
Мы вышли из автомобиля, пересекли высохшую лужу и тоже начали подниматься. Над нами что-то оглушительно клацало. Мы разглядели очертания Фрица и сдвинутый в сторону люк; с неба закапало нам на плечи.
Мы молча поднимались. Фриц над нами выкрикивал указания:
— Да быстрее же, полудурки чертовы!
Мы посмотрели вниз.
Слепой Генри не собирался выходить из игры.
Гроза кончилась, но оставила после себя мелкий дождичек. Небо, вроде миража, сулило щедро, но давало скупо.
— Мы еще на этом свете? — спросил Генри. Мы все смотрели в ворота кладбища Лесная Лужайка: пологий склон холма, засевшие в траве могильные камни — словно последствия метеоритной бомбардировки.
— Говорят, избирателей здесь наберется больше, чем в Падике, штат Кентукки, в Ред-Ривер, Вайоминг, или в Азузе на востоке Лос-Анджелеса, — заметил Крамли.
— Нравятся мне старомодные кладбища, — сказал Генри. — Надгробья, которые можно потрогать руками. Где можно растянуться, как статуя, где можно в поздние часы поиграть с подружкой в доктора.
— Были такие, кто приходил просто проверить, на месте ли у Давида фиговый листок? — спросил Фриц.
— Слышал я, — проговорил Генри, — когда его привезли на корабле, листка не было, и вот он год пролежал под брезентом, чтобы не оскорблять чувства старых дам в теннисных туфлях. За день до того как, назло зрителям, наклеить фиговый листок, невидимую условность пришлось срукоблудить прочь. Когда живые люди в полночь на кладбище выделывают гимнастические фигуры, это называется предварительными ласками. Когда тем же занимаются мертвецы — это уже заключительные ласки.
Мы стояли под моросящим дождем, глядя через дорогу на кладбищенскую контору.
— Забилась в нору, — шепнул кто-то.
Это был я.
— Шевелимся! — распорядился Крамли. — Через полчаса дождевая вода стечет к подножию. Наши машины смоет, вынесет в океан.
Мы уставились в открытый люк. Там журчал ручей.
— Боже! — забеспокоился Фриц. — Мой исторический автомобиль!
— Шевелимся!
Нырнув под дождь, мы побежали через улицу к зданию конторы.
— Про кого мы спросим? — сказал я. — И что?
Несколько секунд все переглядывались, ошарашенные.
— Спросим про Констанцию?
— Ага, как же, — отозвался Крамли. — Расспросим обо всех этих газетных заголовках и фамилиях. И обо всех прозвищах, что написаны помадой на зеркалах в подвальных гардеробных.
— Повтори, — попросил Генри.
— Это просто развернутая метафора. Бегом марш!
Беглым шагом мы вступили в чертоги смерти, а иначе — в обитель клерков и картотек.
Нам не пришлось брать номер и ждать: за передний стол скользнул очень высокий мужчина с льдисто-блестящими светлыми волосами и сероватым лицом и оглядел нас презрительно, словно сливную воду паровой прачечной.
Служащий выложил на стол карточку и подтолкнул ее к Крамли.
— Вы Грей? — спросил тот.
— Элихью Филлипс Грей, как видите.
— Мы покупаем участки на кладбище.
Запоздалая зимняя улыбка тронула рот Элихью Ф. Грея и повисла на нем, подобно туману. Жестом фокусника он продемонстрировал какой-то документ и прайс-лист.
Крамли не стал смотреть.
— Прежде всего, у меня есть список.
Он вынул составленный мною перечень имен и положил его вверх ногами перед Греем, который молча устремил на него взгляд.
Крамли вытащил шарик из скомканных стодолларовых билетов.
— Подержи у себя, ладно, стажер? — Бросив шарик мне, он обратился к Грею: — Вам известны эти фамилии?
— Все до единой. — Грей снова замолк.
Крамли выругался сквозь зубы.
— Прочитай их, стажер.
Я одно за другим перечислил имена.
— Холли Морган.
Грей пошуршал карточками.
— Она здесь. Похоронена в двадцать четвертом.
— Полли Старр?
Снова быстрый просмотр.
— Здесь. Двадцать шестой.
— Как насчет Молли Серс?
— Ага. Двадцать седьмой.
— Эмили Данс?
— Двадцать восьмой.
— Все похоронены здесь, точно?
Грей ответил кислым взглядом.
— За всю свою жизнь я не ошибся ни разу. Странно, однако. — Он снова просмотрел карточки, вынутые из картотеки. — Удивительно. Они что, друг другу родственницы, из одной семьи?
— Что вы имеете в виду?
Грей сфокусировал свой ледяной взгляд на именах.
— Потому что, смотрите, все они помещены в один и тот же готический каменный склеп.
— Это еще почему? — Крамли оживился и схватил карточки. — Как так?
— Странно, но все эти женщины, с разными фамилиями, положены в одну и ту же гробницу, мемориальное сооружение с восьмью полками для упокоения восьми членов одного семейства.
— Но они не принадлежали к одной семье! — заметил Фриц.
— Странно, — сказал Грей. — Непонятно.
Я вскочил, словно громом оглушенный.
— Погодите, — прошептал я.
Фриц, Крамли и Генри обернулись ко мне. Грей поднял свои белоснежные брови.
— Да-а. — Он сделал из этого слова два долгих слога. — Ну?
— Гробница? Фамильный склеп? На портике должно быть имя. Имя, высеченное в мраморе?
Грей просматривал карточки, мы ждали.
— Раттиган, — сказал он.
— Вы уверены?
— За всю…
— Да, знаю! Повторите имя! Мы все затаили дыхание.
— Раттиган. — Холодный голос служащего исходил изо рта, похожего на стальной капкан.
Мы выдохнули. Наконец я сказал:
— Они не могут все находиться в одном этом склепе.
Грей закрыл глаза.
— За…
— Знаю, знаю, — быстро проговорил я. И уставился на своих друзей.
— Вы думаете о том же, о чем и я?