– Еще кого-то ждем? – спросила я.
– А как же, – подтвердила Клаша, – соседи зайдут: тетя Феня, Митрофаныч, Люба, да ты их знаешь.
Я покорно вздохнула. Конечно, я знала и старинную подружку сестер тетю Феню, и старика Митрофаныча, и врачиху Любовь Петровну.
Новый год приближался.
За окнами послышался скрип снега. К нам шли гости. Клаша встала из-за стола и заторопилась к двери. Мы тоже поднялись.
– Клаша, с наступающим! – послышались голоса. – А где Натуся-то?
– О, да у вас гости!
– Может, мы не вовремя?
– Проходите, проходите! – приглашала Клаша. – У нас радость сегодня, внучка с подружкой приехали.
В комнату вошел Митрофаныч – соседский дедок, небольшого роста, по случаю праздника одетый в выходной костюм. В руках у него была гармошка в потертом футляре. Митрофаныч осторожно сгрузил ее на диван, потом пригладил расческой редкие седые волосы, поздоровался с нами за руку, оглядел хозяйским глазом стол.
– Богато живете! – похвалил.
– Не жалуемся, – отозвалась Клаша, – чего и тебе желаем.
– Рассаживайтесь, без чинов, – пригласила Натуся.
Дашка наступила мне под столом на ногу.
– Тот самый? – шепнула и покосилась в сторону Митрофаныча.
Я едва заметно кивнула.
Между тем гости расселись. Полная круглолицая тетя Феня рядом со мной, за ней Митрофаныч, потом Любовь Петровна, дальше Клаша с Натусей, Дашка, и круг замкнулся – снова я.
Митрофаныч, поблескивая глазами на бутылки, расставленные в центре стола, предложил:
– Ну, что? Проводим старый год?
– Давай, Митрофаныч, – поддержала Клаша, – ты один у нас мужчина, тебе и карты в руки.
Гости и хозяйки радостно чокнулись и выпили залпом. Нам с Дашкой тоже капнули вина в хрустальные рюмки. Дашка все еще смущалась, но от еды не отказалась, навернула и салатику, и разварной картошки, и кусок курицы. Я повозила вилкой в тарелке и обошлась моченым яблоком.
Старики раскраснелись, заговорили громче, вспомнили прошедший год и прошедшую юность. Они то и дело обращались к нам, спрашивали о родителях.
Митрофаныча интересовала работа отца, когда у него отпуск, поедет ли он в этом году куда-нибудь. Митрофаныч любил рыбачить с отцом. Старикам все было интересно, приходилось отвечать обстоятельно и подробно. Даша все время ерзала. Наверное, ей не терпелось самой порасспросить старичков, но она не знала, с чего начать.
Клаша поглядывала на часы и на экран телевизора.
– Митрофаныч, сейчас президент будет говорить, готовься, – напомнила она.
– А я всегда готов! – напыжился он.
– Шампанское готовься открывать, – засмеялась Клаша.
Митрофаныч неловко взял бутылку, рассмотрел этикетку:
– Ишь ты, давно я их не открывал, баловство это. – Он покряхтел и начал осторожно снимать пробку.
Из телевизора послышался переливчатый бой курантов. Пробка вырвалась из бутылки, ударила в потолок. Старушки загомонили, потянулись с рюмками к шипящей пене.
Снова чокнулись, поздравили друг друга:
– С Новым годом!
– С новым счастьем! – Уселись.
– Вот и Новый год, – сказала Клаша, – что же, Митрофаныч, давай споем, что ли?
– Можно, – согласился он.
Я посмотрела на Дашку, она клевала носом.
«Вот и все, – подумала, – сейчас они споют «Ой, мороз, мороз», потом еще что-нибудь и разойдутся по домам. А мы пойдем спать».
– Что это молодежь приуныла? – внезапно спросил Митрофаныч.
– Нет, ничего, все нормально, – встрепенулась Дашка.
– Девочки, вы в клуб не пойдете, что ли? – поинтересовалась тетя Феня.
– И правда, – подхватила Натуся, – с нами небось скучно, пошли бы на гулянье-то.
– Куда? – не поняла Дашка.
– В местном клубе танцы устроили, – объяснила я. – Хочешь пойти?
– Я – как ты, – сказала Дашка.
– Какие девчонки нерешительные пошли, – посетовал Митрофаныч, – раньше-то, бывало, за уши от клуба не оттащишь, а теперь все манерные какие-то.
Старушки рассмеялись.
– Им одним боязно, – вступилась Натуся.
– Так мы проводим, – бодро заявил Митрофаныч. – Сейчас прямо и пойдем. Ну-ка, девочки, одеваться! Живо!
Он ловко тяпнул еще рюмку, вскинул баян на плечо.
– Орел! – пошутила Клаша.
– Кровь у них, у молодых, жидкая, – хорохорился дед. – Мы покрепче были.
Вскоре я и Дашка под предводительством компании бабушек и деда высыпали на ночную новогоднюю улицу. Кое-где во дворах запускали салюты, мигали огоньки гирлянд в окнах и на деревьях перед домами. Деревня праздновала.
Митрофаныч развернул гармошку.
– И-эх!
Цыганочка Аза, Аза,
Цыганочка черноглаза,
Цыганочка черная, ты мне погадай! —
гаркнул он на всю улицу.
Бабушки подхватили:
В роще моей
Пел соловей,
Спать не давал он теще моей.
В рощу пойду,
Убью соловья;
Спи теперь спокойно, теща моя!
Дашка прыснула, закрывая ладонями лицо.
Мы шли с музыкой и песнями, то и дело останавливались, поздравляли знакомых и незнакомых.
В результате до клуба добрались во втором часу.
Народу набилось так много, что мы с трудом протолкнулись к раздевалке. Но и здесь было не лучше: на каждой вешалке висело по нескольку пальто и курток, одежда была навалена на стулья и прилавок. Публика всех возрастов, от малышни до древних старушек, двигалась, сидела, стояла, смеялась, собиралась компаниями и разбивалась на парочки. Наши бабушки сразу же встретили других бабушек, которые работали в клубе. В результате нас отвели в подсобное помещение, где мы и смогли раздеться. Потом наши старики куда-то испарились, а мы с Дашкой протиснулись в зал, где вовсю гремела музыка и топтался празднично разодетый народ. Лопались хлопушки, сыпалось конфетти, летали спирали серпантина. Под потолком крутился зеркальный шар, разбрасывая лучи света.
– Вау! – только и произнесла Дашка.
– А ты думала, – со знанием дела подтвердила я, – дискотека – прошлый век.
– Же-е-есть! – восхитилась Дашка.
– Как сказала бы моя мама: заповедник гоблинов, – буркнула я.