Сразу и навсегда | Страница: 65

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

– А нужно?

– Нет.

Мэлори долго изучала его, прежде чем удивить, подойдя ближе и крепко обняв.

– Все мы бываем глупы, когда влюблены, – заверила она, гладя его по голове, как маленького мальчика, хотя он вполовину ее выше.

– Хотя бы раз в жизни, – заявила она предостерегающе. Тут же отступила и вышла, прежде чем он успел сообщить, что уже использовал свой лимит глупости.

Пять лет назад.

Но теперь он понимал: то, что было между ним и Алли, – не любовь, а скорее вожделение. Но что у него с Грейс? Он не мог сказать наверняка. Но боялся, что это любовь.

По пути домой он позвонил Анне. Она не брала трубку, но он получил эсэмэс с требованием оставить в покое. Она с друзьями и согласится поговорить с ним, когда станет достаточно взрослой, чтобы потерять желание убить его.

Он понял, что должно пройти немало времени. Подъехал к дому Девона убедиться, что она не с ним, но в окнах было темно и на звонок никто не ответил. Облегченно вздохнув, Джош отправился домой.

В его доме тоже было темно, если не считать слабого света в гостиной.

Когда он вошел, Грейс встала с дивана.

– Тоби спит, – сообщила она и отдала почту. Вернее, едва не бросила в лицо.

– У нас спагетти, вернее, остатки, если сможешь переварить консервированный соус из банки.

Она шагнула к двери.

– Ты осталась! – выпалил он.

Она круто развернулась и окинула его негодующим взглядом.

Да. Очевидно, не самое лучшее начало. Но у него кружилась голова от усталости и беспокойства. Можно сказать, он был совершенно не в своей тарелке.

– То есть я ожидал Райли…

– Я сказала ей, что Тоби со мной. А ты действительно думал, что я его брошу и спокойно уйду?

То, что она прочитала в его глазах, заставило подойти ближе и ткнуть пальцем в грудь.

Ой… да, женщин его семьи воистину можно назвать устрашающими.

– Ты так и подумал! – ахнула она. – Решил, что раз мы поссорились, я смоюсь. Ущипните меня, доктор Скотт, я не брежу? Я согласилась на эту работу только чтобы сделать вам одолжение, но это не просто доставка цветов или бухгалтерский учет.

Она снова больно ткнула его.

– И дело не в итоговой цифре, не в сведении баланса. Речь идет о ребенке и собаке, о девушке и мужчине, которые во мне нуждались, – по крайней мере я так считала.

– Грейс…

– Нет. Я, кажется, только что сказала, что ты можешь сделать. Ущипните. Меня.

Она снова шагнула к двери. Но Джошу осточертело, что люди орут на него и/или пытаются сбежать. Оскорбленный до глубины души, он схватил ее за воротник свитера и оттащил.

Она пронзила его злобным взглядом, но ему также осточертели пустые разговоры. Поэтому он перекинул ее через плечо и, как пещерный дикарь, потащил в спальню. Там отпустил, но запер дверь и прижал ее к стене.

Грейс открыла рот, без сомнения, чтобы его проклясть, поэтому он накрыл ее губы своими. Одной рукой придерживая затылок, стал целовать, как утопающий, чьей последней надеждой она осталась.

Потому что она и была его последней надеждой.


Грейс знала, что должна вырваться и выйти из комнаты Джоша, но с этим была проблема. Огромная.

Ее прижимали к стене шесть футов разбушевавшегося тестостерона. И это должно было взбесить Грейс, но ее мозг, должно быть, спутал сигналы, потому что она разгорячилась, как сто чертей. Попробовала шевельнуться, и возбуждение еще возросло.

– Пусти, – прошипела она с фальшивым негодованием феминистки, долг которой не сдаться мужской силе.

Но он уперся ладонями в стену по обе стороны ее головы и приблизил к ее лицу свое.

– Пусти, – повторила она.

Он послушался. Отступил к своей кровати, потащив ее за собой. Сел, поставил Грейс между расставленных ног и с шокирующей скоростью стал раздевать, почти рыча при виде обнажавшегося тела. И этот звук, звук его возбуждения, сосредоточенное лицо Джоша, словно он полностью затерялся в ней, что-то сотворили с Грейс.

К черту феминизм, решила она остатками сознания, пытаясь стащить с него одежду. Но он запустил руку в ее волосы и стал исступленно целовать, усадив на колени.

Обнаженная Грейс оседлала его, покачиваясь на окаменевшей плоти, остро ощущая сквозь ткань больничных брюк. Она была зла на него, ужасно зла, но теперь злость превратилась в нечто другое: отчаянную потребность в вызванном Джошем оргазме.

– Иисусе, Грейс.

Он поднял бедра и вжался в нее, заставив застонать от наслаждения и растущего внутри голода. Черт, кого она обманывает? Этот голод жил в ней постоянно!

– Ты мне нужна.

Он прикусил мочку ее уха.

– И всегда была нужна, Грейс.

Ее сердце, казалось, вот-вот вырвется из груди.

– Тогда возьми меня.

В его пальцах появился презерватив.

Она развязала тесемки брюк, выпустив его на волю. Напряженного, готового к бою, способного на подвиги. Он скользнул в нее и ахнул от обрушившегося наслаждения. Он снова завладел ее губами и стал двигаться, предъявляя права на ее тело. Грейс выкрикнула его имя, когда он вонзился в нее, добавляя напряжения с каждым выпадом.

Именно то, что ей нужно. Но недостаточно.

– Еще, – взмолилась она, впиваясь в его плечи ногтями.

Он осыпал поцелуями ее лицо, прежде чем сменить ритм, входя сильно и быстро, хрипло шепча, как ему хорошо с ней, как он думал об этом весь день, как хотел быть в ней, так, только так, все время…

Это заставило ее кончить, и пока она сжимала его, снова и снова, он откинул голову и сбавил темп, позволив ей качаться на волнах наслаждения. И только потом опрокинул на кровать, придавил собой и, грубо стиснув попку обеими руками, стал погружаться глубоко и яростно.

Она знала, что он сдерживается ради нее. И теперь больше не мог этого вынести.

Сердце Грейс перевернулось в груди.

Это сделал он, только он, и поэтому с губ неожиданно сорвалось признание:

– Я люблю тебя, Джош.

Его глаза широко открылись. Он сорвался в бездонную пропасть, пульсируя в ней, вздрагивая в ее объятиях, тяжело дыша. Она тоже тяжело дышала, но от охватившей ее паники.

«Я люблю тебя»? Что она наделала!

Джош лег на спину и увлек ее за собой.

– Грейс…

Она с заколотившимся сердцем спрятала лицо у него на груди.

«Ничего не говори, ничего не говори…»

Он погладил ее по влажным волосам и прижался губами к виску.

Она не шевельнулась.