Абигайль прижалась спиной к груди Уоллингфорда, прикрытая лишь тонкой сорочкой.
Руки герцога наконец коснулись ее груди.
— О Боже, — прошептал он, ощутив в своих ладонях тяжелую нежную плоть, и провел подушечками пальцев по тугим соскам, упрямо упирающимся в ткань.
— Уоллингфорд! — Абигайль запрокинула голову и положила на его плечо. — О! Это так восхитительно!
Герцог потянул за ворот сорочки, и соски Абигайль выбрались на волю — розовые и тугие. Он сжал загорелыми пальцами, и член мгновенно предостерегающе дрогнул.
Груди Абигайль. Ее тело в его руках. Ложбинка на спине, на которой покоилась его возбужденная плоть…
Он повернул Абигайль к себе лицом, и она принялась расстегивать пуговицы на его рубашке. Уоллингфорд хотел оттолкнуть их, потому что не мог больше ждать ни минуты, но Абигайль выдохнула:
— Пожалуйста!
Стянув рубашку через голову, Уоллингфорд швырнул ее вслед за остальной одеждой и теперь стоял перед Абигайль совершенно нагой, как не стоял еще ни перед одной женщиной в своей жизни. Он смотрел в ее удивленное лицо, в подернутые поволокой страсти глаза и думал о том, что больше не может сдерживать себя.
— Ты красив, как античная статуя, только ты теплый… — Абигайль провела пальцами по подрагивающей груди возлюбленного, по его широким плечам и спине.
— Дотронься до меня. — Голос герцога был не похож на человеческий, а скорее напоминал рык животного. Сейчас он и был животным, диким животным. Тем временем нежные пальчики чудесного эльфа поглаживали его кожу и перекатывающиеся под ней мышцы. — Дотронься до меня. Видишь, как сильно я тебя хочу?
Руки Абигайль скользнули по ягодицам Уоллингфорда, обхватили его и легонько погладили шелковистую поверхность. С губ Уоллингфорда сорвался крик. Она испуганно заглянула ему в глаза:
— Я делаю тебе больно?
— О нет!
Закрыв глаза, Уоллингфорд слушал биение сердца в собственных ушах и считал удары, чтобы суметь сдержать себя, пока любимая ласкала его вздыбленный член нежными, точно перышко, прикосновениями. Затем схватил ее за руки.
— Извини, — прошептала Абигайль, но Уоллингфорд уже укладывал ее на одеяла и поднимал подол сорочки, стягивал с нее чулки и шелковые панталоны, прикрывающие соблазнительные бедра.
Абигайль охнула и прикрыла руками изящный треугольник каштановых завитков.
— Не прячься, — сказал герцог, отводя руки Абигайль. — Откройся для меня, дорогая. Помоги мне.
Она слегка развела ноги в стороны. Ее большие глаза горели отчаянием, страстью и неуверенностью.
Невинность этого маленького эльфа заставляла Уоллингфорда испытывать благоговейный трепет.
— Готова? — спросил он.
Абигайль кивнула и обняла его за шею.
Как занимаются любовью с девственницей, Уоллингфорд не знал. Наверное, как обычно, только Абигайль будет слегка напугана и потеряет немного крови. Он должен обращаться с ней осторожно, сказать, что она ему небезразлична и что бояться не стоит. Все эти мысли промелькнули в затуманенном желанием сознании Уоллингфорда, не успев оформиться, когда возлюбленная решительно шевельнула бедрами и развела ноги еще шире, заставляя его тем самым направить свой жезл прямо к входу в ее лоно.
Уоллингфорд в то же самое мгновение забыл обо всем, кроме единственного желания поскорее оказаться внутри этой женщины и сделать ее своей.
Он просунул руку между их телами, чтобы направить себя.
— О! — вскрикнула Абигайль и закусила губу.
— Все в порядке, любимая. Впусти меня.
Она раздвинула ноги, а потом вновь напряглась, затрудняя Уоллингфорду проникновение в ее лоно.
— О! — вновь сорвалось с губ любимой.
На этот раз Уоллингфорд двинулся к своей цели решительнее, не слыша больше ничего, кроме бешеного стука сердца. Прикосновения к гладкой коже Абигайль сводили его с ума. Еще мгновение — и все будет кончено, даже если он так и не успеет войти в нее. Он навис над любимой, пожирая глазами ее восхитительное залитое золотистым светом тело, и уже не мог разобрать, что именно она снова выкрикнула. Когда он сильным рывком качнул бедрами, крик Абигайль оказался еще громче. Ее плоть сжалась вокруг жезла, а потом расслабилась, пропуская его дальше. И вот он уже полностью погрузился в горячее, никем ранее не тронутое лоно.
Уоллингфорд вновь двинул бедрами, и пульсирующее наслаждение обдало его горячей волной, неся с собой блаженное освобождение. А волны все накатывали и накатывали одна за одной, унося с собой все его грехи и несовершенство, как если бы он полностью растворился в этой женщине, а потом возродился снова.
Потом он уткнулся головой в одеяло, прислушиваясь к шуму в ушах и собственному прерывистому дыханию.
— Абигайль, — прошептал он, когда пульсация немного утихла и с губ любимой сорвался не то стон, не то рыдание. Пальцы каким-то образом запутались у нее в волосах, но ему совсем не хотелось выпутываться из этой шелковистой паутины.
Он несколько минут лежал так, наслаждаясь ощущением собственной легкости и теплого тела, слившегося с ним воедино. И в то же время осознавал чудовищность того, что сейчас произошло. Уоллингфорд и представить себе не мог, что способен соединиться с женщиной вот так. Он повернул голову, поцеловал щеку и шею Абигайль, а потом приподнялся на локтях и покрыл поцелуями ее грудь. Его жезл вновь был тверд как сталь и готов опять ринуться в бой.
Глаза Абигайль были закрыты. Она не двигалась, без сомнения, охваченная восторгом.
— Дорогая. — Уоллингфорд поцеловал ее в губы. — Любовь моя, с тобой все в порядке? Ты счастлива?
Глаза Абигайль открылись, и герцог запечатлел поцелуй на каждом веке. Его переполняла любовь и нежность к ней, к тому, что она только что ему подарила.
Он скажет ей то, что нравится женщинам:
— Абигайль, любовь моя, еще ни разу в жизни я не испытывал большей радости…
Руки возлюбленной наконец шевельнулись и уперлись в его плечи.
— Может, ты все-таки слезешь с меня, — тихо сказала она. — Мне тяжело. — И оттолкнула его.
Уоллингфорд с неохотой перекатился на бок.
— Дорогая, полежи со мной. Еще слишком рано. У нас впереди вся ночь. — Он хотел прижать Абигайль к себе.
Но она ударила его по руке:
— Слишком рано?
В затуманенном сознании Уоллингфорда прозвенел тревожный звонок, который заставил его сесть.
— Да что такое, дорогая? Я был слишком груб? Извини, я пытался быть нежным, но не понимал, как…
— Нежным? Да ты вел себя как обезумевший самец!
— Ну, не стоит так уж превозносить мои заслуги, — скромно потупив глаза, протянул Уоллингфорд.
— Это был не комплимент! Ты настоящее животное! Я не испытала никакого удовольствия! Тебе стоило… Черт, ведь это должно было быть чудесно!