— Вы правы, — ответила Изабелла. — Желаю счастья. Приятного дня, синьорина, и вам, ваша светлость. Надеюсь однажды увидеть вас снова, полных любви и с детишками.
Она сжала руку сына, опустила на лицо вуаль и пошла прочь, гордо вздернув подбородок.
Солнце окончательно опустилось за крыши, и темные глаза за решеткой стали почти неразличимы.
— Это синьорина Абигайль. Я вернулась.
Калитка распахнулась.
— От этого мужчины одни проблемы, — проворчала монахиня.
— Я с вами полностью согласна, сестра Джованна, но, боюсь, он все, что у меня есть. — Абигайль вошла внутрь и потянула Уоллингфорда за собой.
Его шаги стали тяжелыми, словно он не хотел двигаться с места. Оставалось лишь надеяться, что это от шока, а вовсе не от того, что восхитительные глаза маркизы Аттаванти заронили в его душу сомнения.
— Пятьдесят лет живу в этом монастыре, и ни разу здесь не было мужчины. Это лишь ради сестры Леоноры, да благословит Господь ее дни. — Сестра Джованна обернулась к Уоллингфорду: — Вы! Закройте глаза!
— Закрыть глаза? — недоверчиво спросил Уоллингфорд.
— Да. А в голове оставьте только святые мысли, синьор. Глаза закрыты, в голове святые мысли. Вы поняли?
— Понял, — смиренно ответил Уоллингфорд и закрыл глаза. — Я сама святость.
Абигайль взяла его за руку.
— Я тебя поведу. Только поторопись.
— Очень сложно идти быстро с закрытыми глазами, — пожаловался Уоллингфорд, но все же последовал за своей любимой по коридорам, практически не спотыкаясь.
Сердце Абигайль отчаянно билось с тех самых пор, как она увидела Уоллингфорда на ступенях собора беседующим с красивой дамой в черном и ее темноволосым сыном.
Два часа назад она вышла из ворот монастыря, одурманенная любовью и надеждами, ожидая, что Уоллингфорд стоит, готовясь раскрыть для нее свои объятия. И вместо этого она увидела только пустой наемный экипаж. Возница известил ее, что синьор куда-то ушел и обещал вернуться через час.
Абигайль долго ждала, беспокоясь все больше, и в конце концов села в экипаж и отправилась на поиски. Она заехала в отель на площади дель Кампо, но его там не видели. Вернулась к монастырю и начала объезжать улицы одну за другой. Может, он заблудился? А может, стал жертвой грабителей, охотящихся за его золотыми запонками и спрятанными в кармане купюрами? Уоллингфорд ранен, Уоллингфорд похищен, Уоллингфорд мертв. Мысли одна страшнее другой лезли в голову. А солнце тем временем опускалось все ниже и ниже, превращаясь в горящий алый шар, возвещавший о начале заката, пока синьорина Монтеверди терпеливо ждала ее возвращения в своем маленьком садике с лимонным деревом.
Наконец Абигайль увидела его на ступеньках собора, внимательно слушающего женщину в черном одеянии, рука которой властно лежала на его руке. От облегчения у Абигайль едва не подкосились ноги, а вот ее душа разрывалась от эмоций — гнева, ревности, беспомощности. Она испытала их все разом, обмениваясь приветствиями с маркизой. Собрав волю в кулак, Абигайль старалась выглядеть спокойной и весело сообщила Уоллингфорду о предстоящем бракосочетании.
Герцог и маркиза были любовниками — она в этом не сомневалась.
Абигайль свернула за угол и увидела впереди дверь в сад, из которой лился затухающий свет дня. Она остановилась так резко, что Уоллингфорд налетел на нее.
— Извини, — сказал он.
— Уоллингфорд, открой глаза.
— Не могу. Эта ужасная монахиня меня стукнет.
Абигайль взяла руки любимого в свои.
— Открой глаза. Посмотри на меня.
Уоллингфорд открыл глаза — черные и непроницаемые в полутемном коридоре.
— Что это? Что происходит?
— Если ты не хочешь этого делать, если у тебя есть какие-то сомнения, только скажи.
Герцог вскинул брови:
— Сомнения, Абигайль? Ты с ума сошла?
— Я видела тебя на ступенях с маркизой. Вы когда-то были любовниками, не отрицай. Это твой сын?
— О Господи! Конечно, нет. Ни малейших сомнений, торжественно клянусь.
— Но вы были любовниками.
Уоллингфорд ответил не сразу:
— Да. Много лет назад.
Руки Уоллингфорда казались горячими, точно угли.
— Знаешь, ты должен быть абсолютно уверен. Синьорина Монтеверди ждет здесь, и если ты не любишь меня искренне, если не готов обменяться со мной священными клятвами — священными, Уоллингфорд! — тогда все это не имеет смысла.
Уоллингфорд обхватил ладонями лицо Абигайль:
— Вопрос не в том, уверен я или нет. Я уверен. Ведь я на протяжении нескольких месяцев знал, что хочу взять тебя в жены. Вопрос — уверена ли ты, любовь моя.
Она смотрела на Уоллингфорда, пытаясь разглядеть в полумраке выражение его лица.
— Я уверена.
— Абигайль, ты позволишь мне стать твоим мужем? — Герцог поцеловал руку любимой. — Окажешь мне великую честь назвать тебя своей?
— Твоей герцогиней.
— Моей герцогиней. Ты сможешь сделать это?
Абигайль чувствовала, как неумолимо бегут секунды и так же неумолимо клонится к горизонту солнце.
— Я должна, — ответила она. — Без тебя у меня ничего не получится.
На этот раз Уоллингфорд повел ее за собой по коридору и свернул в огороженный стенами садик Леоноры.
Сад не был пустым. Леонора стояла рядом с золотым крестом в своем черном облачении. Ее темные глаза блестели на бледном лице. С каменной скамьи поднялась Александра вместе с мистером Берком, держащим ее за руку. А вот рядом с Берком стоял седовласый мужчина, которого Абигайль сразу узнала.
— Гарри! — воскликнула она. — Что вы здесь делаете?
— Гарри? — Уоллингфорд повернулся к Абигайль: — Кто такой, черт возьми, Гарри?
Абигайль высвободилась, бросилась к Гарри Стаббсу и взяла его руки в свои.
— Не могу поверить! Откуда вы узнали, что я здесь? Да и как вас выпустили из страны, после того как обвинили в фальшивомонетничестве?
Гарри вздохнул с высоты своего роста — а он был почти таким же высоким, как мистер Берк, — и открыл было рот, чтобы ответить, но его перебил Уоллингфорд.
— Гарри Стаббс, — с иронией протянул он, — из паба. Какое совпадение!
Абигайль обернулась:
— Ты знаком с Гарри Стаббсом?
Уоллингфорд сложил руки на груди.
— Вообще-то знаком. У нашего друга — беспринципного негодяя Гарри Стаббса — несколько имен. Например, до недавнего времени он называл себя синьором Россети. А еще он августейший герцог Олимпия.