Из небольшой группы новичков, пришедших сюда вместе с Кеннетом уже более трех месяцев назад, остались только двое уцелевших в той безумной войне, в которую, не без участия Маклауда, превратились их тренировки. Один ушел после первой же недели, а другие задержались на несколько месяцев. Отдых был лишь на святки – на эти двенадцать дней от сочельника до Крещения.
Но причиной такого перерыва было отнюдь не человеколюбие. Просто Маклауд хотел провести какое-то время с дочерью и женой. Кеннет не знал, что чувствовали другие новички, сам же ощущал, что его надолго не хватит.
Маклауда тут звали «Старший». Здесь не называли по именам, у всех были прозвища, наверное – для сохранения тайны. Возможно, Кеннет и презирал бы Маклауда, да только «Старший» никогда не просил делать то, чего сам сделать не мог. Обычно он демонстрировал свои способности перед всеми, и редко кому удавалось превзойти его. Так было во всем. После нескольких месяцев зимой в горах Маклауд казался лишь немного уставшим, тогда как другие просто умирали. За это Кеннет и уважал Маклауда.
Маккей оказался почти таким же выносливым, как Маклауд. Проведя почти три месяца в горах в обществе Маккея, Кеннет в этом убедился. Впрочем, неудивительно. Ведь Брюс очень придирчиво отбирал людей в свой отряд.
Свадьба Маккея с сестрой Кеннета все же состоялась, но Елена была очень огорчена тем, что ее брат получил еще один шанс угробить себя (ему предстояло заменить того, кто занимался в отряде Брюса, пожалуй, самым опасным делом).
Впрочем, все попытки Кеннета усовершенствовать рецепт черного пороха, дававшего много дыма, не дали особых результатов, так что это оружие оставалось все таким же непредсказуемым и чрезвычайно опасным. Едва ли бы Кеннету удалось добиться того, чего добился когда-то Гордон. К сожалению, тот и не думал вести записи, что весьма осложняло дело.
Такие невеселые мысли вертелись в голове Кеннета, когда Маклауд наконец объявил привал.
– Устраивайтесь на ночь, – распорядился он.
С облегчением вздохнул не только Кеннет. Многие, как и он, несли на плечах тяжелые мешки, поскольку эти тропы были чересчур скалистыми даже для водившихся здесь оленей, не говоря уже о лошадях. Скинув мешок, Кеннет с наслаждением привалился к ближайшему валуну, огляделся и увидел, что не он один измотан. Ужасно устали и все остальные.
Даже Эрик Максорли, известный в отряде как Ястреб, не спешил шутить и веселиться. Впрочем, имен многих других в отряде Кеннет не знал. Эрик же в прошлом был мореходом. Отличаясь общительностью и щедростью на шутки, он не раз поднимал настроение в отряде. «Наверное, таким же был и Гордон», – порой думал Кеннет.
Упершись локтями в колени, он попытался расслабиться. Кеннет пытался вспомнить, когда за прошедшие несколько месяцев он столь же сильно уставал, – и не смог. Но не прошло и пяти минут, как его накрыла чья-то огромная тень. «Мрачный жнец» [8] , – невесело подумал Кеннет, уже догадываясь, кто к нему подошел.
– Время отдыха закончено, рекрут! – раздался голос Маккея. – Сегодня вечером ты на карауле. Если, конечно, есть силы…
«Похоже, ублюдок получает от этого удовольствие», – подумал Кеннет. Сжав зубы, он поднялся на ноги и ответил:
– Разумеется, силы есть.
В отряде у Маккея было прозвище «Святой», но Кеннет предпочитал не использовать его – слишком уж далеким от правды оно казалось. Вот «Выкидыш Сатаны» подошло бы Маккею гораздо больше. Давно преследовавшая Кеннета Немезида все устроила так, что ему приходилось терпеть этого выскочку в качестве своего родственника, но он терпел его только ради того, чтобы получить позволение присоединиться к отряду Брюса. Однако оказалось, что никаких поблажек такое родство не давало.
Конечно, ему больше не предлагалось никаких «испытаний». Теперь вся его жизнь была одним сплошным испытанием, причем чаще для гордости, чем для тела. Никогда прежде он не делал столько черной работы. Здесь Кеннет быстро понял, что такое копать выгребные ямы, таскать бревна и торф для костра, чистить доспехи до мозолей и много-много, почти постоянно, стирать. Но, оглядываясь назад, он не мог не признать, что все эти моменты его жизни в лагере на самом деле были моментами отдыха.
– Вот и хорошо. И ты – тоже, – сказал Маккей, уже обращаясь к Ястребу, еще одному рекруту, оставшемуся от довольно большой группы новичков.
За свой строптивый нрав Кеннет получил прозвище Жеребец и поначалу не был обижен, но мерзавец Маккей стал именовать его «Гвоздик» [9] . Слышать это в свой адрес для Кеннета было нестерпимо обидно, однако приходилось терпеть.
Кеннет частенько вспоминал здесь леди Марию. С тех пор прошло больше четырех месяцев, но ее отказ и поспешный отъезд до сих пор вспоминались с болью. Кеннет был даже удивлен тем, насколько хорошо он запомнил Марию. Он вдруг подумал, что неплохо было бы увидеть ее после этих похождений в горах. Как она называла его тогда? Распутник? Но ведь он просто не отказывал дамам, которые желали его, – вот и все. Может, это даже к лучшему, что она бросила его. Менее всего он хотел в жены женщину, которая не понимала мужчин. Или не желала понимать…
– Займись ужином, – сказал Маккей другому рекруту. – Разведи костер, а потом можешь отправляться на охоту. Думаю, немного мяса нам сегодня не помешает.
Кеннет общался с этим парнем несколько месяцев, однако не знал о нем почти ничего – лишь видел, что он всегда одевался так, как люди с Островов. Новичок был крепким и сильным, – видимо, сказывалась кровь викингов. Впрочем, задача ему была поставлена под стать. Найти добычу в этом промерзшем горном лабиринте – такое задание могло бы стать еще одним подвигом Геракла.
Подумав об этом, Кеннет даже улыбнулся. Стоять тут в карауле было гораздо проще, чем охотиться.
Вытащив из мешка несколько теплых вещей, Кеннет направился в сторону от лагеря, размышляя о необычном великодушии Маккея.
– Куда ты? – остановил его голос наставника. – Будешь смотреть оттуда. Понятно?
Кеннет проследил за рукой Маккея – тот указывал на горный пик, до которого было добрых двести футов. Уставший после перехода, Кеннет понял: забраться на эту почти вертикальную стену из камня будет очень сложно.
За прошедшие несколько недель Кеннету приходилось плавать до боли в руках и часами ходить по горным тропам. Кроме того, он сражался на всевозможных видах оружия и отбивался одним лишь щитом от множества нападающих. Конечно, все это было вполне ему по силам, но все же слишком утомляло. А теперь еще и этот приказ…
Кеннет чувствовал на себе взгляды воинов; все они безмолвно смотрели на него и, как и Маккей, должно быть, ждали его ответа. И никто не вмешивался, все понимали, что это личное дело.
Инстинкт подсказывал ему, что надо отказаться. Отказаться прямо сейчас, в грубой форме, а затем уйти из отряда. Ведь идти к той скале – это было равносильно самоубийству. Одно неверное движение – и он полетит с многометровой высоты прямо на камни. Кеннет был уверен, что и Маккей понимал это – столь явственный вызов сквозил в его пристальном взгляде. Он как бы спрашивал: «Ну, как далеко ты пойдешь?»