– А чего же вы сами туда людишек на пошлете, коли о богатстве таком имеете сведения?
– Это место должно Отечеству пользу приносить, а не мне лично, – развел руками. И промолчал о главной причине – там нет Томска. Тамошним людям я ничего не должен, значит, пусть уж кто-нибудь другой… Что же мне, на всю страну разорваться, что ли?
– Где это на карте? – Володя Барятынский, успев мне заговорщицки подмигнуть, расстелил на стол большую карту империи.
Ткнул пальцем, как цесаревич и хотел.
– Поразительно. А железо? Уголь? Можете?
Ткнул еще три раза. Что мне – сложно? Рассказал, как проверить мои утверждения с помощью компаса. Кажется, именно так впервые Курскую аномалию и обнаружили. А уголь в будущем Донбассе хитрые крестьяне и сейчас уже по оврагам роют. Его там найти и того проще.
– Да как, черт бы вас побрал, Лерхе, это вам удается? Ведь оно там действительно все есть, я же по вашим глазам вижу – не лжете! – вспылил Никса и рванул ворот похожего на казачий мундира. – Ведь поедут туда люди и непременно отыщут! Так?! Знаю – так! Но как?! Скажите мне?! Кто? Святой или дьявол дает вам это?
– Люди, – громко прошептал я. – Просто люди, которых никто не захотел слушать.
– А вы, значит, выслушали? И поверили?
Вновь пожал плечами. Не нравился мне уже этот разговор. Вопрос давно уже на языке вертелся – очень интересно было узнать – не те ли винтовки Никса намерен в Туркестане испытать, что в Москве изобрели на основе моих каракулей? Не ради праздного любопытства, а только исходя из корыстных соображений. Чертежи станков для производства гильз у меня были. Медь, олово и цинк в крае добывали. Почему бы мне…
– Ладно, Герман Густавович. Оставим это. Потом. К осени все решится, я вернусь в Томск – тогда и продолжим, – и тут же заторопился, увидев, что я собираюсь вставать. – Теперь же я должен передать вам давно нами обещанный подарок… Ваш учитель рисования из гимназии… Кошаров… оказался довольно искусен… Мы с Минни давно обещали вам наш общий портрет… Володя!
Широкоплечий адъютант легко достал из-за ширмы заключенную в богатую раму, метр на полтора, картину, на которой изображались в простых, не парадно-напыщенных, расслабленных позах, держась за руки, Николай с Дагмарой.
Принесенная с почтамта депеша сведений об имени отправителя не имела, а потому попала на стол секретаря, а не ко мне. Миша, взглянув только на город отправления, вложил лист в папку с ежеутренним докладом. Так и вышло, что информацию огромной важности я получил чуть ли не сутки спустя.
Все другие дела были отодвинуты в сторону. Я велел закладывать коляску и немедленно гнать на телеграфную станцию. Готов был сидеть там хоть весь день напролет, но передать старому генералу Густаву Васильевичу в Антверпен свои распоряжения. Потому как от того, насколько оперативно и дерзко мы тогда стали бы действовать, зависело ни много ни мало – будущее благосостояние всех потомков лейб-медика императорского двора, известного на весь Петербург окулиста Василия Васильевича Лерхе. Речь шла о многих и многих миллионах рублей.
Переговоры с отцом заняли большую часть дня, но своего я все-таки добился. Доктор права на следующий же день получил все вырученные за изумруды деньги из голландских банков и отправился на остров. Банковскую систему Великобритании ждали большие потрясения.
К концу мая стало известно о начавшейся в лондонском Сити настоящей панике. Крупнейший частный банковский дом страны – Overend, Gurney & Co объявил о своем банкротстве. А учитывая, что этот гигант, как его называли газетные борзописцы, «банк банков», специализировался на кредитовании под залог акций большей части железнодорожных и промышленных предприятий острова, волна разрушений затронула практически всю экономику метрополии Британской империи.
Спустя пару недель «Санкт-Петербургский биржевой вестник» сообщал о повальном разорении сотен мелких банков, железнодорожных компаний, заводов и фабрик. Появились предложения о продаже самых современных паровозов и целых производств буквально по цене металла, из которого они были сделаны. И я впервые с тех пор, как два с половиной года назад ощутил себя в этом новом теле, пожалел, что прогресс сейчас еще не дошел до появления аэробусов! Очень уж хотелось быть там, в самой гуще событий. Хотелось самому выбрать, что именно покупать, на что именно тратить накопанные Артемкой в Чуйской степи девятьсот двадцать пять тысяч английских фунтов.
К первым числам июня в столице фунт стал оцениваться в шесть с четвертью рублей серебром, а не восемь с третью, как это было еще зимой. Я телеграфировал нашему санкт-петербургскому стряпчему, чтоб он принимался скупать английские деньги на все имеющиеся в распоряжении семьи рубли.
А потом эхо захлестнувшего Европу финансового кризиса докатилось и до империи. Ассигнация обесценилась до полного уже предела. Даже в отделениях Госбанка при размене на серебро за бумажный рубль давали не больше шестидесяти пяти копеек. Банки отказывались принимать акции в залог, приберегая активы на «черный день». Акционеры требовали проверок финансового положения своих обществ. Главное Контрольное управление империи затеяло аудит сразу нескольких крупных предприятий. Внимания конторы господина Татаринова не избежало и Общество Западносибирской железной дороги, что было более чем несвоевременно. Подходило к завершению заключение сделки по, так сказать, оптовой покупке сразу нескольких участков заводских дорог Томских железных заводов, и любопытные носы государственных проверяющих могли изрядно все усложнить.
Там и так было все непросто. Причем по большей части из-за меня. Все остальные «акционеры» частных участков дороги внесли свои доли деньгами, и только я – договором на поставку паровозов и вагонов. И если с первыми дело в какой-то мере прояснилось, то вагоны необходимо было еще построить. Тащить эти несложные конструкции через половину страны было бы глупо.
Густав Васильевич на депешах больше не экономил. Прислал из Лондона развернутый отчет – чего, сколько и по какой цене. «Фабрики «Dmbs and Company» паровозов – одиннадцать штук по двести двадцать фунтов, и два танковых по сто восемьдесят два фунта. Фабрики «George England and Co» – восемнадцать штук по триста фунтов. Из Манчестера еще четыре больших паровоза от Шарпа со Стюартом и девять танковых по двести и двести десять фунтов»… Перечисление покупок не вместилось в одну телеграмму, и я неминуемо запутался бы в расчетах, если бы в последней, третьей части послания не подводился итог сделанных отцом расходов. Всего старому генералу удалось приобрести шестьдесят один паровоз, двадцать два из которых были танкового типа. То есть – без огромных прицепов-тендеров. Такие использовались на станциях для формирования составов и тоже были очень нужны.
Я глазам своим не поверил и даже просил телеграфиста уточнить – не вкралась ли при передаче данных какая-нибудь ошибка. Потому как выходило, будто бы все это стадо питающихся углем мастодонтов обошлось мне чуть меньше чем в четырнадцать тысяч фунтов. Это всего восемьдесят семь с половиной тысяч рублей серебром. И по полюбовному соглашению с господами фон Мекком и Штукенбергом были переданы Западносибирской железной дороге за два миллиона.