Вернулись бронекатера от группы Ольшанского, батальон погрузился и смешанной группой выдвинулся к Лупарёво, легли в дрейф в ожидании сигнала. Туман становился всё гуще. Катера начали обледеневать. В 04.15 Ольшанский подтвердил высадку, через час, дал сигнал, что можно начинать движение. Полный ход дать не удалось, получилось чуть больше 15-ти узлов, минус течение! На траверзе Галициново услышали взрыв, а через некоторое время звуки разгоравшегося боя. Лоцман на лидирующем катере дал полный, несмотря на туман, остальные катера прибавили тоже, ориентируясь по кильватерной струе. Впереди песчаный мыс и небольшая отмель: нужно попасть посередине. Ход 20 узлов, при видимости менее кабельтова. Неожиданно справа показался мыс с краном! Проскочили! Дмитрий скомандовал высаживаться на достроечную стенку и в малый док. А из ковша выскочил «шнелльбот», и бронекатера вступили с ним в огненную дуэль. Завершив циркуляцию, высадили десант в полуковше у пятого цеха. Пришлось карабкаться по высокой причальной стенке! Темп высадки потерян, выгрузить боеприпасы невозможно. Наконец, лидирующий катер подал сигнал ревуном, что нашёл подходящую площадку. А на реке крутилось уже три немецких катера, тявкая 20-миллиметровыми орудиями. Дмитрий недовольно сморщился, видя, как мажут наводчики 1124-х. Наконец, накрытие, немец увалился на циркуляцию, и вышел из боя, скрывшись в тумане, два других последовали за ним. Закончили высадку, но десант уже ведёт бой с охраной завода. Но, минёры работают, как в цехах, так и на доке. Третья рота ворвалась в первый цех, он самый большой. Там режут металл, гнут его и подготавливают для установки заклёпок. Кругом ящики со взрывчаткой, мешки с ней и противопехотные мины. В основном не снаряжённые, но, наверняка есть и установленные. Сапёры начали разгадку этого ребуса, а бойцы роты выносят мешки со «Шпренгкорпер 88», сбрасывая их в реку. Через час услышали сильную перестрелку из орудий ниже по течению. Начали подходить бронекатера, два из них дымилось, но пожар был уже потушен. Шесть катеров Дмитрий не отпустил, а оставил прикрывать десант. На весь батальон 20 противотанковых ружей. Два из них уже потеряно. Территория завода захвачена, плацдарм расширен до ближайших домов. Появились добровольные помощники: таскать тяжёлые мешки со взрывчаткой. На танкоопасных направлениях уложили немецкие ящики с толом, и создали несколько управляемых полей. Теперь дело за 14-й дивизией, и за немцами. У Дмитрия отличный НП на самом краю достроечной стенки: просто дот! Да ещё и отделанный толстенной бронёй. В 08.40 немцы провели первую атаку, очухались от неожиданности. Они ударили от станции Судостроителй: до роты пехоты, поддержанной тремя новыми «четвёрками». Смогли дойти до стрелки и там остались. Противник недооценил численность десанта. Затем справа, от Кульбакино, заговорили немецкие 150мм орудия, но корректировщиков быстро засекли и уничтожили, поэтому плотного огня у немцев не получилось. Немцы пытались бить по цехам, где, как они думали, лежали запасы тола и гранатфюллюнга, и они пытались сдетонировать взрывчатку. А третьей волны десанта не было! Горшков передал, что третья волна в тумане вылетела на мель, снимают, по готовности пойдёт наверх. Сначала 14-я дивизия высадилась в порту у элеватора: от группы Ольшанского, за сутки боёв, осталось 6 человек. У Димы чуть лучше: триста сорок семь. Чуть больше трети батальона. Его погрузили на катер, с тремя ранениями, и доставили в Херсон. Сделали уколы, и он потерял сознание. Очнувшись, прочёл письмо мамы: я все сделаю, написала письмо в Краснодар. Месяц валялся в госпитале. Ранения были сквозными, только один осколок от кумулятивного 88-мм снаряда застрял между рёбрами. Ими пробили башню у достроечной стенки. Николаев взят, но Дима потерял много крови. Весь НП батальона был уничтожен противником. Броня полной защиты не даёт. Несколько последних дней в госпиталь приходила Вероника:
— Товарищ комбат! Возьмите меня в батальон!
Он улыбался и отказывал. Выписка состоялась за день до Нового Года. Получил свою форму: выстиранную и поглаженную, забрал справку, на выходе его ждала Вероника.
— Мама приглашает, товарищ майор. Мы крышу починили, у нас новоселье. И, вообще, Вы нам жизнь спасли. Пойдемте, тем более, что Вас никто не встречает.
Чуть прихрамывая, прошёл два квартала: старый, ещё дореволюционной постройки, «одесский» дворик, с очень шумными соседями. Вывешенное бельё и куча криков, с «одесским» выговором. Собрались все! Довольно долго ждали какую-то тётю Стёпу, у которой никак не закипало какое-то блюдо. Вероника села рядом с ним, с каменным лицом. Постепенно самогон и две бутылки водки разговорили всех. Посыпались взаимные претензии, характерные для жителей маленьких городков. Вероника активно огрызалась от претензий. Затем объявили танцы, и о грудь Дмитрия, украшенную шестью орденами и Золотой звездой, стали тереться весьма солидные бюсты энного размера. Было видно, что Нику это бесит и не устраивает, в конце концов, она сказала, что это её гость, и что он много сделал для их семьи. Дамы хищно улыбнулись, и праздник закончился.
— Тебе это надо? — спросил Дмитрий?
Вероника зарделась и ответила: Нет, я этого очень боюсь!
— Ну, а какой смысл был отвоёвывать меня?
— Не знаю, просто захотелось, чтобы Вы на час, на миг, на день, были бы моим. Вы уйдёте, я не смогу Вас удержать, но это останется со мной.
А Фрица, в тот день, она впервые назвала Федором.
Её мама предусмотрительно ушла ночевать к соседке, от Ники пахло молоком и уютом. Утром Дима проснулся, посмотрел на разметавшиеся по подушке длинные волосы Вероники, аккуратно снял её руку с себя, и встал. Кровать предательски заскрипела. Тут же проснулась Ника:
— Вы куда?
— Мне пора!
— Не уходите! Вам же отпуск положен по ранению, я знаю!
— Его ещё получить надо! И надо съездить в Краснодар и в Пермь. Сын у меня в Краснодаре, чуть старше твоего.
— И жена?
— Жены нет, убили её.
— Везите сюда, Дмитрий Васильевич. Где один, там и второму место найдётся.
Он посмотрел на жалобное лицо Вероники, понимал, что она хочет, чтобы он остался и навсегда. Она красива, у неё красивое тело, что её и подвело, красивые темные волосы, выразительные глаза, готовые в данный момент разреветься. Всем в этом страшном мире войны хочется хоть какой-то уверенности в завтрашнем дне.
— Я подумаю, обещаю, а там, как получится.
Захныкал Федор, Вероника накинула длинную ночную рубашку на себя, показав всю себя: темный треугольник волос, красивые ровные бёдра, большую набухшую грудь, и пошла кормить сына. Дмитрий тоже оделся.
— Чаю попейте, подождите, я сейчас поставлю! — она выскочила на кухню вместе с ребёнком, довольно долго гремела керосинкой. — Сейчас-сейчас!
Ей не хотелось, чтобы он уходил, она понимала, что это может быть навсегда, и хотела оттянуть расставание. Дмитрий развязал вещмешок, достал оттуда буханку хлеба и банку тушенки, полученные в госпитале при выписке, положил на стол. Вошла Вероника, по щекам у неё текли слёзы. Дмитрий уже был в черной шинели.