У людей имелась техника, позволявшая под корень истребить адаптированных убийц за год, а то и меньше, но они избрали иной путь: пока растет трава и струится вода, кочевники вечно будут испытывать судьбу, сражаясь с хищниками, чтобы отстоять свои табуны; горожане же начали возводить стену, длина которой в конечном итоге должна достигнуть пяти тысяч километров, отделив дикие плоскогорья от степей и разрастающихся цикладовых лесов на юге. Стена должна стать не просто стеной, а исполинским городом, узким и длинным, тридцати метров высотой в самой низкой точке, увенчанным великолепными мечетями и минаретами, и сквозь весь город по верху стены пройдет такая широкая дорога, что три колесницы смогут разъехаться, не задев друг друга ступицами.
Колонистов там слишком мало, к тому же они чересчур заняты собственными делами, поэтому на строительство направили андроидов и запрограммировали роботов. Энея с друзьями трудились там шесть стандартных месяцев, так что им довелось увидеть, как стена обрела форму и начала неумолимо продвигаться вдоль границы степей и предгорий.
– Там А.Беттик повстречал свою родню, – тихонько сказала Энея.
– Боже мой! – шепнул я. Со дна памяти всплыла полузабытая картина: мы сидим на Седьмой Дракона у нагревательного куба в уютном, заставленном книгами кабинете отца Главка, в сердце небоскреба, вмороженного в вечный ледник, которым стала атмосфера этой планеты… Именно тогда А.Беттик сказал, что, кроме всего прочего, пуститься в эту одиссею его толкнула несбыточная надежда отыскать кого-нибудь из своей родни – трех братьев и сестру. Их разлучили в детстве, вскоре по окончании короткой учебы – если только ускоренный рост андроидов в первые годы жизни можно назвать «детством». – Значит, он их все-таки нашел…
– Двоих. Одного брата, А.Анттиба, и сестру А.Варрию.
– Они на него похожи? – спросил я.
Старый поэт в Эндимионе пользовался услугами андроидов, но я никого из них и не запомнил, кроме А.Беттика, – слишком уж много событий разыгралось с головокружительной стремительностью.
– Очень похожи. И в то же время во многом совсем другие. Может, он сам тебе расскажет подробнее.
Рассказ Энеи близился к концу. Проработав на строительстве города-стены на Грумбридже Дисоне Д шесть стандартных месяцев, они вынуждены были отправиться дальше.
– Вынуждены? – переспросил я. – Опять из-за Церкви?
– Из-за комиссии «За мир и справедливость во Вселенной», если точнее. Мы не хотели уходить, но выбора не оставалось. – В ее тоне было что-то такое, что у меня мурашки пробежали по коже.
– Что это еще за комиссия «За мир и справедливость во Вселенной»?
– После объясню.
– Ладно, но объясни, пожалуйста, кое-что еще сейчас.
Кивнув, Энея выжидательно посмотрела на меня.
– Ты сказала, что провела на Иксионе пять стандартных месяцев, – начал я. – Три месяца на Мауи-Обетованной, шесть месяцев на Возрождении-Вектор, три месяца на Патаупхе, четыре стандартных месяца на Амритсаре, месяцев шесть – так ведь? – на Грумбридже Дисоне Д.
Энея снова кивнула.
– И здесь, ты говоришь, провела около стандартного года?
– Да.
– Вместе это будет всего около тридцати девяти стандартных месяцев. Три стандартных года и три месяца.
Она ждала. Уголки ее губ чуточку искривились, но не в предвестии улыбки – скорее, она пыталась сдержать слезы. Наконец она проговорила:
– Ты всегда хорошо знал арифметику, Рауль.
– Мое путешествие заняло пять лет объективного времени, – мягко сказал я. – Для тебя это около шестидесяти стандартных месяцев, но ты отчиталась только за тридцать девять. Куда исчез двадцать один стандартный месяц, детка?
В ее глазах заблестели слезы.
– Для меня прошло шестьдесят два стандартных месяца, неделя и шесть дней. – Губы ее подрагивали, но Энея изо всех сил старалась говорить небрежно. – Пять лет, два месяца и один день объективного времени, пока корабль находился в состоянии С-плюс, примерно четыре дня на ускорение и торможение и восемь дней полета в обычном пространстве. Ты забыл об обычном полете.
– Ладно, детка. – Я заметил, что у нее дрожат руки. – Ты не хочешь рассказать мне о недостающих… сколько там?
– Двадцать три месяца, неделя и шесть часов.
«Почти два стандартных года, – подумал я. – И она не хочет рассказать мне, что с ней было за это время». Я еще ни разу не видел, чтобы ей приходилось держать себя в руках с таким трудом, словно преодолевая центробежную силу, разрывающую ее душу.
– Поговорим об этом после. – Сквозь открытую дверь она указала на скалу к западу от Храма: – Смотри.
Я с трудом разглядел на узком карнизе какие-то фигуры – двуногие и четвероногие. Нас разделяло несколько километров. Подойдя к рюкзаку, я извлек бинокль и вгляделся в фигуры.
– Вьючные животные называются овцекозами, – пояснила Энея. – Носильщики наняты на Пхари-Базаре и утром пойдут обратно. Видишь кого-нибудь знакомого?
Еще бы! Синее лицо, полуприкрытое капюшоном халата, нисколько не изменилось за прошедшие пять лет. Я вновь обернулся к Энее, но она явно не собиралась больше говорить о недостающих двух годах. И я не стал настаивать.
Пришла ее очередь задавать вопросы, и мы все еще беседовали, когда появился А.Беттик. Рахиль и Тео заглянули к нам еще минут через пять. Одну из циновок свернули, и под ней в полу перед открытой стеной обнаружилась жаровня. Энея с А.Беттиком принялись стряпать ужин. За вечер у нас перебывала масса народу, и со всеми меня знакомили – с мастерами Джорджем Цзаронгом и Джигме Норбу; с двумя сестрами, руководящими большинством работ по украшению перил, – Куку и Кай Сэ; с Гьяло Тхондапом, облаченным в официальные шелковые одеяния, и Джигме Тарингом, одетым в солдатскую форму; с монахом-учителем Чим Дином и его наставником Кэмпо Нга-Вань Таши, настоятелем монастыря при Храме-Парящем-в-Воздухе; с монахиней по имени Донка Ньяпсо и со странствующим торговцем Тромо Трочи из Дхому; с Дзипоном Шакабпой, назначенным далай-ламой руководить ходом работ; с прославленным скалолазом и летуном-дельтапланеристом Лхомо Дондрубом – пожалуй, одним из самых поразительных людей, какие встречались на моем пути, и, как я впоследствии обнаружил, одним из немногих летунов, не брезговавших выпить пива или преломить хлеб с дугпа, друкпа или друнгпа.
Ели мы дзампа и момо – жареный ячмень с овцекозьим маслом, размоченный в чае до состояния однородной массы, из которой скатывают шарики и едят с шариками из парового теста с грибами, холодным овцекозьим языком, засахаренным беконом и кусочками груш, доставленными, по словам А.Беттика, из сказочных садов Сиванму. Большинство гостей пришли, когда начали раздавать миски: Лобсанг Самтен (А.Беттик шепнул мне, что это самый младший брат нынешнего далай-ламы, уже третий год монашествующий в Храме) и разнообразные друнгпа из лесистых расщелин, в числе прочих отличный плотник Чжаньчжи Кенчжунь с длинными напомаженными усами, переводчик Перри Самдап и Римси Кийпу, погруженный в горестные думы молодой монтажник террас. Но не все монахи, заглянувшие в тот вечер на огонек, были китайско-тибетского происхождения. В нашей компании со смехом поднимали наполненные пивом глиняные кружки бесстрашные высотники Харуюки Отаки и Кенширо Эндо, мастера по бамбуку Войтек Майер и Януш Куртыка, и кирпичники Ким Бюнь-Сун и Вики Грозельш. Побывал у нас и Чарльз Чи-кьяп Кэмпо – градоначальник Йо-куня, ближайшего наскального города, сюаньилан, заодно управляющий делами всего духовенства Храма и полномочный член обоих дзонгду, местных собраний старейшин, и еще советник при йик-цанге (буквально «гнездо писем») – тайном органе из четырех человек, следившем за успехами монахов и назначавшем всех священников. Чарльз Чи-кьяп Кэмпо первым из всех выпил столько, что отключился. Чим Дин и еще несколько монахов оттащили похрапывающего градоправителя от края террасы и уложили спать в углу.