В итоге ему даже похлопали. А один из командиров поблагодарил за великолепное знание проблемы и пообещал разместить доклад лейтенанта в армейской газете. Только тут до экспата дошло, что незнакомые люди из президиума приехали сюда из более высоких штабов. Надо же, и не лень им было на следующий день после Нового года тащиться в какую-то заштатную дивизию. Может быть, таким нехитрым способом высокое начальство пытается отвлечь своих подчиненных от выпивки?
Худо-бедно, а проговорили до вечера. На ужин всех пригласили в дивизионную столовую. Что ни говори, а здесь чувствовалось присутствие командиров более высокого ранга. И официантки выглядели пусть ненамного, но ухоженнее, и скатерти на столах почище, да и супец понаваристее. Стоп, оборвал эти мысли экспат, как там Малахов выражался на этот счет? В чужой руке хрен завсегда толще? Вот и не будем завидовать, у всех своя дорога.
— Ты ведь из 586-го? — подсел к нему за столик давешний капитан. — Ничего, что на ты? Если не ошибаюсь, позывной у тебя «Кощей», верно? Слыхал. Будем знакомы, Филатов Дмитрий. Комэск-1 из 189-го. — Он протянул руку и сильно сжал ладонь экспата. — А ты молодец, хорошо держался. И рассказывал толково. Кем у себя ходишь?
— Заместителем командира эскадрильи.
— Понятно. Не хочешь к нам перевестись — старлея через месяц гарантирую. У тебя сколько вылетов?
— Тридцать один [9] .
— Да ладно! — Филатов посмотрел ошарашенно. — Выходит, тебя на Героя уже представили? Не знал, извини!
— Перестань, — поморщился Григорий. — И без меня героев хватает.
— Никак проштрафился? — догадался капитан. — Так тем более, переводись в наш полк, все с чистого листа начнешь, у нас комполка с комдивом на короткой ноге, так что мигом Звезду получишь. Соглашайся!
— Я подумаю, — ушел от ответа экспат.
— Смотри, — предостерег его Филатов, — я два раза не предлагаю! Ну, бывай, Кощей.
Дивин проводил его внимательным взглядом и потянулся к тарелке со вторым блюдом. Если бы этот человек знал девиз клана Дивайн: «Иду своей дорогой» — то вряд ли стал бы делать свое предложение.
* * *
На следующий день летчики должны были продемонстрировать на полигоне вживую то, о чем говорили накануне. И как ни хотелось Григорию поскорее вернуться в полк, но пришлось следовать установленной программе. Но в душе скреблась и противно ныла какая-то неведомая зверушка, неизвестно когда там обосновавшаяся. И никак эта дрянь не давала сосредоточиться, постоянно выбивала из колеи. Постоянно тянула назад, на родной аэродром, нудела, словно надоедливый комар над ухом, а он все никак не мог разобрать, что же она говорит, о чем хочет предупредить. И от того, наверное, пребывал экспат в несколько разобранном, рассеянном состоянии. Настолько, что даже не заметил, как налетел на какого-то майора в хорошо сшитой, явно на заказ, шинели.
— С ума сошел! — возмутился командир, получив болезненный удар в плечо. — Как фамилия, кто командир?
— Лейтенант Дивин, 586-й ШАП, — встал навытяжку Григорий. — Виноват, товарищ майор!
— А, из полка Хромова! — скривился командир. — Распустились вы там, как я погляжу. Что за ерунда на голове, немедленно снять!
— Есть. — Дивин снял шапку и нехотя стянул балаклаву. Поднял голову и с вызовом взглянул на майора. Тот аж назад отшагнул. На лице появилось отвращение, уголки рта дернулись и застыли в брезгливой гримасе.
— Свободен, — нехотя сказал он, пересилив себя, явно ведь хотел гадость какую-нибудь ляпнуть, и пошел дальше.
Экспат криво улыбнулся. Что, не нравится? Представил, небось, что и твою холеную мордашку фрицы могут подпортить? Привыкай, мил человек, это война. А свой тонкий вкус и нежную натуру лучше засунь себе поглубже в задницу. Там им самое место.
— Чего застыл? — подошел капитан Филатов, по-приятельски хлопнул Дивина по плечу. — Айда на «ворошиловский завтрак». — Проследил взгляд Григория, прищурился и тихо сказал: — Ты с этим типом будь поосторожнее. Сам не летает, но вонюч преизрядно.
— А кто он?
— Да так, крендель один из штаба дивизии, — нехотя ответил Филатов. — Говорю же, не связывайся.
— Кстати, а почему ты назвал завтрак ворошиловским? — поинтересовался Григорий.
— О, брат! — засмеялся капитан, явно радуясь смене темы. — Неужели таких вещей не знаешь? На давнишних, еще предвоенных учениях в Белоруссии как-то пилот один разбился. Начали выяснять причины. Оказалось, что он буквально потерял сознание из-за истощения. Летал много, а ел мало. С продуктами тогда тяжело было. Когда причины довели до Климента Ефремовича, то он приказал ввести в авиационных частях усиленный горячий завтрак. С тех пор его так и прозвали — «ворошиловский».
— Понятно.
— Что, в самом деле не знал? — поразился капитан. — Ну ты, брат, даешь. По-моему в любом аэроклубе или училище об этом даже абитуриенты в курсе.
— У меня после контузии частичная потеря памяти, — нехотя ответил экспат. Не станешь же объяснять человеку, что в аэроклубе и училище, которые он заканчивал, ни о каком Ворошилове никто слыхом ни слыхивал.
— Извини, — смутился Филатов.
— Да ничего страшного, я уже привык, — отозвался Дивин. — Ты не знаешь, нас завтра по домам распустят или могут еще на несколько дней задержать?
— Обратно в часть торопишься? Брось, коль выпала такая возможность, отдохни, переведи дух, — посоветовал Филатов. — Когда еще удастся побездельничать? Сам знаешь, среднее время жизни нашего брата-штурмовика на фронте составляет десять-двенадцать вылетов. А потом все, амба! Ты и так эту норму в три раза перекрыл, не дразни костлявую.
— Не в этом дело, — поморщился Григорий. — Как бы тебе объяснить? Предчувствие какое-то нехорошее мучает с самого утра. Вот тянет назад, и все тут.
— А вот это уже, товарищ лейтенант, — построжел лицом капитан, — самое настоящее поповское мракобесие! Предчувствия разные, сны вещие, приметы плохие — выбрось эту чушь из головы.
— Ты что, серьезно так думаешь? — искренне удивился Дивин.
— Нет, конечно, — тяжело вздохнул Филатов. — На войне атеистов нет. Я сам, знаешь, когда первый раз о боге вспомнил? Нас на аэродром везли, и вдруг, откуда ни возьмись, пара «худых». Охотники! Видел, поди, как они за машинами гоняются? Вот нас и начали травить, как зайцев. Я под лавку забился. Сейчас-то уже ученый, знаю, что в таких случаях надо наружу вылезать и с дороги сматываться подальше. Но тогда кто кого учил таким вещам? Вот лежу, значит, и вздрагиваю от каждого удара — автобус наш любой снаряд насквозь прошивает. Крики, стоны, кровь повсюду — до сих пор по ночам в кошмарных снах иной раз приходит, так ребята толкают, потому что ору и спать всем мешаю, — капитан скрипнул зубами и невидяще уставился в небо. — Вот тогда я все молитвы, какие от бабки в детстве слышал, и начал проговаривать. Неправильно, наверное, позабыл давно, но, знаешь, в тот момент как-то не думал об этом. Просто лежал и молился как умел.