– Оклемался, капитан?
– Да вроде того.
– И чего? Выписываться будешь или позагораешь тут еще?
– Положено лежать – буду лежать.
– Надо же, какой дисциплинированный больной… А у нас сегодня пятеро пациентов уже сорвались в части.
– В смысле?
– Черт его знает… Какой-то кипеж в дивизионе. Ночью приказ поступил – откомандировать двух полевых врачей в распоряжение оперативного штаба.
– Хм… – пожал плечами Степан.
– Что-то будет… – вздохнул медик. – Точно говорю, что-то готовится. Не зря вся эта возня последние недели.
– А мой сосед? Он тоже… в часть сорвался?
– Кто, старшина-то? Да нет, отпросился куда-то с утра. А нам-то что – пусть гуляет. Слышь, ты сходи в столовую-то. Там еще какао оставалось, булку возьмешь.
– Ага. Дай закурить, что ли…
Степан сам не понимал, почему вдруг в нем поселилось какое-то странное беспокойство. Вроде ничего не произошло, дурных новостей нет – а сердце не на месте.
С медиком он говорил уже вполне спокойно, не боясь неудобных тем. Если разговор и зайдет не туда, можно просто пожаловаться на усталость и уйти.
Инструкции Бориса он, конечно, нарушал. Но Борис, видимо, не представлял, каково это – целыми днями изображать бесчувственное немое бревно.
Фельдшер ушел, забыв у Степана свои спички. Тот сунул их в карман-клапан на штанах, намереваясь вернуть при случае.
«Самому, что ли, сходить погулять?» – мелькнула шальная мысль.
Он вернулся в надоевшую палатку и обнаружил там Максима.
Старшина был чем-то возбужден, он торопливо запихивал вещи в рюкзак.
– Я ж вам говорил, товарищ капитан, что война будет! – воскликнул он чуть ли не с радостью.
– Не ори. Что случилось?
– А вы и не в курсе? Кочевники вчера вечером атаковали дипломатическую экспедицию! Говорят, наших погранцов накрыло, человек тридцать – в клочья! Готовится ответный удар по полной программе.
– И чего ты радуешься?
– А я и не радуюсь. Я валю отсюда. Только что – с мобпункта, вот! – Он гордо показал ворох каких-то бумажек.
– Что это?
– Записался в Первую экспедиционную бригаду, стрелком-огнеметчиком.
– Не страшно?
– А чего бояться? Кечвегов резать королевская гвардия пойдет. А нам по флангам сидеть и тех, кто расползается, отстреливать. Как в тире! Уже утром будем на позициях, мне сказали.
– Кечвегов, ты сказал? – Степан вдруг похолодел.
– Да, племя такое. Сначала из пушек и огнеметов их накроют, одним залпом с говном смешают, будьте уверены, товарищ капитан. Потом пойдут газовые танки. Потом гвардейцы прочешут, что осталось, добьют недобитых. А мы – как бы в оцеплении. Нам в атаку идти статус не позволяет.
– Тебе в самом деле туда хочется?
– А кому не хочется, за тройную-то оплату? Туда еще не всех берут, меня знакомый пристроил. Хотите, и за вас словечко замолвлю, а, товарищ капитан?
– Нет, спасибо… – пробормотал Степан, садясь на кровать. – Постой, а зачем они напали?
– Дикари же, – пожал плечами старшина. – Нам-то какое дело, это их терки. Я, если хотите знать, товарищ капитан…
Он вдруг уронил рюкзак, согнулся пополам и зашелся в диком кашле. Изо рта полетели какие-то черные клочья – его рвало одновременно с кашлем.
– Да что с тобой опять! – Степан вскочил и попробовал усадить Максима на кровать, но того согнуло судорогой.
Степан выскочил на улицу.
– Врача, срочно!
Почти сразу прибежал фельдшер.
– Опять тебя разобрало, – всплеснул он руками.
Максим уже прокашлялся, он сидел на кровати бледный как мел, руки крупно тряслись.
– Уже прошло, товарищ военврач… – едва выдавил он. – Сейчас посижу только… мне ехать надо…
– Куда тебе ехать, болван! – заорал фельдшер. – А ну пошли со мной! Идти можешь?
Идти старшина мог, хоть и на подгибающихся ногах. Степан остался в палатке один.
С минуту он взволнованно ходил туда-сюда, прикидывая и считая.
«День на дорогу и два дня там. Именно сейчас Борис должен находиться в племени. Возвращаться он собирался только завтра, а то и послезавтра…»
У Степана вспотел лоб. Выходило, что обещанный залп из пушек и огнеметов накроет ничего не подозревающего Бориса вместе с племенем кочевников завтра утром.
И что делать? Как предупредить брата, чтобы бежал оттуда со всех ног?
Вдруг стало ясно: Степан обречен сегодня вот так сидеть, трястись и думать о том, как бомбы валятся на брата. Это было невыносимо.
Не было ни единого способа повлиять на приближение беды. Не идти же в штаб с уговорами, чтоб они подождали пару дней!
Но и сидеть без дела невозможно. Отсюда вывод: надо что-то делать. Что угодно. Любую ерунду, любое безумие. Только не сидеть сложа руки.
Для начала – хорошо подумать. Правда, собственное состояние склоняло скорее к паническим мыслям, чем к разумным. Значит, надо успокоиться…
Взгляд Степана вдруг упал на стопку бумажек, которые притащил старшина из мобилизационного пункта.
Мгновенно промелькнула смутная мысль, настолько дурная и сумасбродная, что Степан сам на себя разозлился.
Но прошла минута, другая… И вдруг стало понятно, что других мыслей попросту нет. И не предвидится.
Он бросился перебирать бумаги.
Талон на питание… талон на боекомплект… бланк назначения на должность… пропуск в боевой эшелон…
Только на бланке назначения была проставлена фамилия старшины. Но, быть может, эта бумажка и не понадобится?..
Степан опустил руки с бумагами и уставился в пустоту.
«Ты идиот? – спросил он сам себя. И тут же ответил: – Да, идиот. Вне всякого сомнения».
В бродячем селении всегда что-то грохотало. Здесь и представить было невозможно ту сладкую щемящую тишину, которая накатывает вечерами на среднерусские деревни и поселки.
Передвижной завод кечвегов жил в пустынных долинах Эль-Пиро как большой корабль. А точнее, целая эскадра. Здесь всегда кто-то бодрствовал, нес вахту, и всегда для любого находилась какая-то работа.
Борис лежал на кровати и рассматривал острое плечико Тассии, выглядывающее из-под легкого одеяла.
Сама она, обессиленная, изможденная долгожданной встречей, отвернулась и глубоко дышала. Не спала, просто наслаждалась отдыхом.
Сейчас ей было меньше тридцати, и она выглядела чудо как свежо и молодо.