– А что, хочешь повоевать? Ну, вперед, давай! Только отойди шагов на двести, там воюй. А то неохота на смоле вместе с тобой поджариться. Кечвеги стреляют быстрей, чем думают.
Тем временем гвардейский офицер с лицом мрачнее тучи что-то коротко сообщил своим людям. Те тихо зароптали.
Один из них, на вид – самый молодой, скинул с плеча ремень винтовки, слез с танка и засеменил к отвесной стене утеса, держа руки чуть приподнятыми. На половине пути обернулся, почему-то покачал головой…
Его уже ждали. Пятеро кочевников в кожаных одеяниях выбрались из расщелины в утесе. Трое целились в гвардейцев из каких-то архаичных автоматов, похожих на набор водопроводных труб.
Молодого гвардейца быстро обыскали, накинули мешок на голову.
– Хетт-хетт! Эйова! – крикнул один из кечвегов.
– Пошли, чего сидеть… – пробормотал «вареник». – Если сразу не убили, значит, есть надежда…
Он скинул с себя автомат, спрыгнул с танка и направился к кечвегам. Следом за ним пошли еще трое гвардейцев. Степана толкнул в спину их командир:
– Аманут!
Хотелось огрызнуться: «А почему я?» Но Степан не стал. Молча слез с брони и медленно пошел к кечвегам. Автомат оставил на месте, лишь рюкзак болтался на спине.
Кочевники – небритые и дочерна загорелые – встретили его глумливыми ухмылками. Содрали рюкзак, обыскали.
Свет померк – на голову упал плотный, пахнущий тухлятиной мешок. Степана взяли за шиворот и какое-то время вели по каменистой тропе. Потом надавили на плечо, заставив сесть на землю.
От них пахло все тем же перегретым металлом, как от тех пленных, что Степану пришлось везти с Разъезда. Этот запах не имел ничего человеческого, и поэтому было страшно. Казалось, твоей судьбой владеют не люди, а бессердечные ржавые механизмы.
Какое-то время ничего не происходило. Рядом переговаривались на чужом языке и посмеивались, хрустели ветки под ногами, бряцало оружие, негромко вскрикивали гвардейцы, которых без церемоний швыряли на камни, где-то неподалеку фыркали лошади.
Неожиданно где-то рядом бахнули сразу три выстрела. Кто-то побежал, донеслись крики. Заржала лошадь, после этого по окрестностям раскатилось эхо еще нескольких выстрелов.
– Твари… твари, они их убили! – услышал Степан знакомый сдавленный голос совсем рядом.
– Что там? – шепотом спросил он у «вареника». – Ты что-то видел?
– Молчи! Гвардейцы хотели убежать. Все, сиди тихо, иначе и тебя под горячую руку…
Сидеть пришлось недолго. Степана вновь схватили за рукав, рывком подняли и толкнули. Он шел аккуратно, стараясь не спотыкаться – под ногами были крупные камни и корни, а за любую задержку в спину доставался увесистый тычок кулаком.
Наконец его бросили на влажную вонючую солому. Прямо над ухом фыркала лошадь, звеня упряжью. Рядом оказались еще несколько солдат. Чей-то сапог оцарапал шею. Степан попытался переместиться, но тут же ощутил удар в грудную клетку.
– Нгай-нгай! – громыхнуло над ухом, и тут же с разных сторон послышался хохот.
Повозка тронулась, подскакивая и переваливаясь на камнях. По-прежнему слышались чужая речь, смех. То и дело щелкал кнут.
Степан успокаивал себя мыслями, что ничего страшного не случится. Главное – не лезть на рожон и не привлекать лишнего интереса к своей персоне. В конце концов, на любой войне берут пленных, и многие из них благополучно возвращаются домой. Нет никакого смысла брать в плен, везти куда-то, чтоб потом перерезать глотку.
Повозка наконец остановилась. Последовал еще один недолгий пеший переход по относительно ровной поверхности, после чего вонючий мешок слетел с головы.
Степан обнаружил себя и еще десяток человек в полутемной металлической коробке размером с типовую кухню. Здесь не было ничего, даже соломенной подстилки. Под ногами хрустели чешуйки ржавчины. Слабый свет сочился через неровные дырки под потолком.
– Садись, чего застыл. – «Вареник» дернул его за штанину.
Степан опустился на грязный металлический пол, ощутив странную ритмичную вибрацию – будто где-то за стенкой работал большой станок.
– Что дальше-то будет, как думаешь? – негромко спросил он.
– Извини, капитан, глупые вещи спрашиваешь. Никто не знает.
– Ну, я так… чисто по опыту…
– По опыту… Кочевники – зверье похлеще наших хачиков, вот такой у меня опыт. Так что плюшек с мармеладками не жди. И копошись поменьше, понял?
– Да понял…
В железной камере быстро сгустилась духота. Гвардейцы принялись стаскивать мундиры и сапоги, запахло гнилыми стельками. Лишь изредка кто-то начинал говорить – негромко и недолго. Атмосфера здорово давила на психику.
Потом произошло небольшое оживление: кто-то обнаружил в полу люк. Выбраться через него было нельзя – снаружи стояла решетка. Зато выяснилось, что почти всем нужно сходить туда по-маленькому.
– Хм… Я думал, они еще в дороге поголовно обоссались, – задумчиво прокомментировал «вареник».
Грохнула и распахнулась дверь, впустив порцию относительно свежего воздуха. Какой-то человек забросил в камеру пару небольших мешков и снова задвинул засов.
– Ух ты, нас еще и кормят!
Степану достался крупный шершавый корнеплод в крошках земли – что-то вроде репы. Он повертел его в руках – резать было нечем, а кусать за грязный бок не очень-то хотелось.
– Прибереги, – посоветовал «вареник». – Он сочный. Скоро пить захочешь – будет самое то.
– Слушай-ка… – прошептал Степан. – А нас искать будут, как думаешь?
– Лучше б не искали. Если доблестная гвардия припрется и устроит пальбу, нас первыми живым щитом поставят – я так мыслю. Да и не найдут…
– Почему?
– Кечвеги – не дураки. Попрятали свои машины по ущельям. С равнины не видно, а дирижабли сюда не полетят. Их ветром о ближайший утес шваркнет – костей не соберешь. Так что сиди на жопе ровно – на всякий случай.
– Да я сижу…
– Тихо! Вроде опять идут…
Действительно, железная дверь снова распахнулась. В ослепительном пятне уличного света обозначились три силуэта. Решительно прошли внутрь, распихивая сидящих на полу гвардейцев ногами, как свиней в загоне.
Остановились.
Степан вдруг понял, что взгляды кечвегов направлены только на него. Одновременно он ощутил, как вокруг образовался какой-то вакуум. Все пленные, в том числе и «вареник», каким-то образом оттянулись в разные стороны, оставив вокруг Степана пустую зону.
– Хагга! – Кечвег несильно наподдал ногой Степану по ботинку. – Аманут!
* * *
Утреннее солнце резануло по глазам. Степан прищурился и лишь потом начал различать, что вокруг.