Фильм был смонтирован нашими умельцами с телеканала «Звезда». Ведущая, наша прекрасная Ирочка, профессионально поставленным голосом телерепортера рассказывала о том, как вызревала революция в России, как многие из высшего света Санкт-Петербурга буквально из штанов выпрыгивали, чтобы опорочить царскую власть, мечтая о свержении самодержавия. Вот пошли кадры (документальные и постановочные) о Февральской революции.
Ирочка голосом жрицы из древнегреческой трагедии вещала о предательстве командующих фронтами (в числе их был и великий князь Николай Николаевич) и о великом князе Кирилле Владимировиче, который с алым бантом на груди привел к Таврическому дворцу свой Гвардейский флотский экипаж, для того чтобы «встать на защиту революции».
Я посмотрел на Николая, который впился глазами в экран и, не отрываясь, смотрел на страшные для него кадры. Увидев, как торжествующие красногвардейцы прикладами сбивают с вывески одного из «поставщиков двора его императорского величества» двуглавого орла, он скрипнул зубами и что-то пробормотал под нос. Мне показалось, выругался. Такое случалось с ним нечасто.
Потом пошли кадры с Керенским, солдатами, братающимися с немцами и толпами дезертиров, бросивших фронт и разъезжающихся по домам. Тут же была вставочка с киношным Бумбарашем, который ехал на паровозе домой, напевая: «Наплявать, наплявать — надоело вая-вать…»
Ирочка бесстрастным голосом рассказывала о ссылке царской семьи в Тобольск, о попытках Бонапарта российского розлива — генерала Корнилова — установить военную диктатуру, о Главноуговаривающем Керенском, который приложил все силы, чтобы окончательно развалить страну. В Киеве бесновались самостийники, в Гельсингфорсе — финские националисты, призывавшие выгнать русских со священной земли Суоми и резавшие глотки детям и женам русских офицеров.
Сказано было и о решении союзников по Антанте, которые втайне решили в случае победы не отдавать России Проливы и вообще за долги ввести что-то вроде «внешнего управления».
И как кульминация — Октябрь 1917 года, приход к власти большевиков. Смольный, Ленин, заявляющий о том, что «революция, о которой мечтал пролетариат, свершилась». В прокуренном зале Смольного всеобщее ликование.
Этими кадрами и закончилась первая часть фильма. Николай повернулся ко мне всем туловищем.
— Скажите, господин Тамбовцев, — хриплым голосом сказал он, доставая откуда-то из внутреннего кармана своего полковничьего мундира кривую пенковую трубку, — всё, что я сейчас увидел — правда?
— Истинная правда, ваше величество, — ответила царю Нина Викторовна. — Всё именно так и было в нашей истории. Крах государства, крах династии, полный распад когда-то единой державы.
— А что у вас во второй части? — поинтересовался Николай, вставляя в мундштук папиросу и прикуривая дрожащими руками.
— Ваше величество, — ответил ему я, — прежде чем мы покажем вам вторую часть, я хотел бы спросить — хватит ли у вас мужества и сил увидеть страшные для вас кадры?
Услышав это, император побледнел.
— А что, господа, было в нашей истории еще что-то более ужасное, чем то, что я уже увидел?
Мы с Ниной Викторовной переглянулись.
— Да, ваше величество, вы увидите самые страшные для вас кадры. Возможно, я буду слишком жесток, но должен напомнить вам ту истину, которой пренебрег злосчастный Людовик Шестнадцатый: корона самодержца, в отличие от шляпы, снимается только вместе с головой.
Николай побледнел, сделал глубокую затяжку, а потом сказал обреченно:
— Будь что будет… Господа, покажите мне вторую часть вашего фильма…
Немногие видели плачущего царя. Мы с Ниной Викторовной были среди этих немногих. Николай воспаленным взором впился в экран ноутбука, где эпизод за эпизодом разворачивалась трагедия царской семьи. Когда дело дошло до ее расстрела в подвале Ипатьевского дома, император схватился за голову и даже не сказал, а прорычал:
— Ради бога, прошу вас, остановите это!
Я щелкнул мышкой, залитый кровью подвал исчез, и на экране появилось изображение крейсера «Москва», идущего полным ходом. Аут, занавес!
Видимо, устыдившись проявления своих чувств, царь резко поднялся со стула, отошел к окну и долго смотрел в ночную тьму. Потом он вытер лицо платком, закурил папиросу и сосредоточено наблюдал за струйками табачного дыма. В черном стекле окна было видно яркое, как фальшфейер, отражение огонька тлеющей папиросы. По-видимому, успокоившись, Николай повернулся к нам.
— Господа, — сказал он, — этот день был самым страшным днем в моей жизни. Семья — это самое дорогое, что есть у меня. И вот такой конец… — он то ли вздохнул, то ли всхлипнул.
Нина Викторовна пошарила в своей сумочке и достала стеклянную баночку с таблетками валерианы. Она налила стакан воды из стоявшего на буфете графина и подошла к Николаю.
— Ваше императорское величество, — ласковым, почти материнским тоном сказала она, — вам нужно выпить успокоительное, тогда вам станет легче.
Николай не стал с ней спорить и послушно проглотил лекарство, запив его водой. Потом он с благодарностью посмотрел на Нину Викторовну:
— Благодарю вас, мадам. Даже монархи имеют право хоть немного побыть просто людьми. Вы женщина достойная, надо познакомить вас с Аликс. Она сейчас непраздна, и ей очень тяжело… Может, вы сумеете облегчить ее страдания, как духовные, так и телесные.
Мы догадались, что наместник уже успел сообщить о будущем недуге еще не родившегося ребенка, и это весьма огорчает царскую чету.
— Ваше императорское величество, — сказал я, — то, что вы сейчас увидели, это наше прошлое. Но это совсем не значит, что это ваше будущее. Ведь Господь не зря наделил нас свободой выбора. А это значит, что будущее можно изменить. Мы как раз и присланы к вам в ваше время для того, чтобы помочь вам избежать всего этого.
— Господа, — сказал Николай, — я готов выслушать вас. Понимаю, что вам, с расстояния в сотню лет, видны все наши ошибки и заблуждения. Да, царь — это помазанник Божий, но не Господь Бог. «Errare humanum est» — «Человеку свойственно ошибаться».
— Ваше императорское величество, — сказала Нина Викторовна, — вам досталось очень тяжелое наследство. Отставание в промышленном развитии, крестьянский вопрос, когда самое многочисленное сословие империи страдает от малоземелья и голода. Чиновничий аппарат погряз в мздоимстве и казнокрадстве. Словом, нерешенных проблем в государстве множество, и их необходимо срочно решать. Один человек не может взвалить на себя всю тяжесть управления таким огромным государством, как Россия.
— Вы считаете, что Российская империя должна обзавестись парламентом по европейскому образцу? — быстро спросил монарх.
— Нет, — я покачал головой. — Сословно-представительский орган России, конечно же, не помешал бы. Но он понадобится ей лишь тогда, когда государственная власть твердо будет держать в руках бразды правления. В наше же время парламент, или что-то ему подобное, станет рассадником смуты и местом, где ведется борьба с существующей властью…