Котов очень медленно повел стволом в сторону.
– Да у него патрон не дослан, – буркнул Миша. – Знаем мы эти ментовские штучки.
Бах!!!
Рядом с Мишиной головой взлетел фонтан земли. Долинский подпрыгнул, Лузгин повалился навзничь. В соседних дворах залаяли собаки. Громко топоча, прибежал Грэй и тут же сунулся обнюхивать хозяина. За кустами удовлетворенно рыкнул Вовка. Ему нравилось, что вампира обижают.
Миша открыл рот.
– Молчать, дур-р-рак! – рявкнул Долинский.
Котов снял курок с боевого взвода и спрятал оружие под плащ.
– Приношу вам свои извинения, любезный Игорь, – сказал он. – Мне было трудно контролировать себя. Вероятно, я пережил легкий моральный кризис. Но, согласитесь, я все же справился. А не найдется ли у вас стаканчика виски?
– Найдется, любезный Евгений. Но в обмен на обещание вести себя более цивилизованно.
– Насколько более?
– Без стрельбы. Пойдемте выпьем.
– Видите ли, друг мой, я был вынужден обнажить этот пошлый и вульгарный ствол от Макарова, поскольку оставил свой верный меч в багажнике! – разглагольствовал Котов, удаляясь.
– А между прочим, где ваш верный оруженосец?
– На процедуре. В последнее время Робокоп страдал некоторой утратой мотиваций, и я прописал ему свидание с невестой. Он скоро кончит. То есть закончит. Ну, вы понимаете?
– О да. Андрей! Не отставай. Там на самом донышке, тебе может не хватить.
Лузгин смотрел на Мишу. Тот глядел на звезды. Дыра в земле возле самого его уха была размером с кулак.
– Извини, – сказал Лузгин тихонько. – Но ты сам виноват. Зачем дразнил его?
– Он меня ненавидит. Вы все меня ненавидите.
– Неправда. Мне тебя жалко. И… немного страшно рядом.
– Не ври, я же чувствую. Я тебе отвратителен.
– Каково это – быть…
– Таким? Прекрасно. И ужасно. Понимаешь, я сейчас на полпути между человеком и ночным. Очень непростое состояние души. Не знаю, с чем сравнить. Ты никогда не хотел переспать с мужиком?
– Н-нет. Кажется. Точно нет.
– А я хотел. Только не смог решиться. Мне было очень интересно, но сил не хватило перебороть себя. Нечто похожее теперь. С одной стороны, умом я понимаю – за моим превращением в ночного последует смерть. Но то, что осталось в памяти от тех ночей, когда я был иным, лучшим, высшим… Да, не найти подходящего слова! Совсем другим я был. Это надо пережить. Тебе никто не расскажет, даже Игорь, он же совершенно ничего не знает! Новое видение мира. Наконец-то полное. То, о чем я мечтал с детства. Видеть всю палитру. Когда-нибудь я нарисую, как оно есть на самом деле. Это будет настоящий шедевр.
– А краски-то найдутся подходящие?
Миша чуть повернул голову и смерил Лузгина недобрым взглядом.
– Если понадобится, я разведу их на крови… – процедил он. И, увидев замешательство собеседника, обидно рассмеялся: – Не бойся, не трону… Ты угадал, красок подходящих нет. Но я мог бы их придумать. Эх, Андрей, Андрей, знал бы ты, как мне тяжело! Все силы уходят на то, чтобы держаться. Один шаг – и я окончательно стану ночным. Уйду в прекрасный волшебный мир.
– И будешь убивать людей.
– Наверное, – согласился Миша. – Это не проблема для того, кто знает, как убоги люди. Им терять-то нечего. Они не живут. Они слепы, глухи, самые яркие их эмоции даже не тень того, что ощущает ночной. Даже не пародия. Ночной проникает мыслью в самую глубь вещей. А как он любит! Как понимает! Как познает! Как… Думаешь, это небо черное? Я сегодня различаю десяток его оттенков. Завтра увижу вдвое больше. И твою жалкую душонку я читаю словно книгу. Нет, извини, не книгу, всего лишь плакат. Книга – это душа ночного.
– Ты сам придумал термин?
– «Ночной»? Да. Ну вот, теперь попробуй очень сильно напрячь воображение и представить, как трудно мне отказаться от этих возможностей. А я отказываюсь. Сегодня моя последняя ночь. Утром попрошусь к Игорю в подвал. Потому что хватит ли у меня решимости завтра – не знаю.
– Раз это так прекрасно, – не выдержал Лузгин, – тогда почему?.. Из-за жены?
– Чушь. Если она выживет после ломки, то бросит меня. Я давно ей опостылел. Мало зарабатываю. А не бросит, значит, буду каждый день бить ей морду и трахать во все дыры. Нет, Андрей, просто такие, как эти, – Миша мотнул головой в сторону дома, – не дадут мне покоя. Я думал, Игорь врет, будто ночные долго не живут. Сегодня пригляделся к нему и понял, что он говорил правду. Я теперь отлично вижу правду. Выходит, либо я умру сам, либо меня подловит этот сумасшедший мент. Он на самом деле трус. Не дерется с ночными, а приходит, когда они слабы. И казнит. Он палач. Всего лишь палач. Несчастное озлобленное существо, жалкий огрызок человека. Уж на что ничтожен человек, а этот еще ничтожнее…
На веранде появился Котов. Без плаща. В руке он держал какой-то зловещего вида предмет. Лузгин пригляделся и опознал свою помповуху.
– Я не ослышался? – елейным голосом спросил Котов.
Вслед за Котовым из дома вышел Грэй. И тоже посмотрел на Мишу с вызовом.
Миша не спеша встал. Лузгин поднялся и решительно заслонил его собой.
– Уйди, – негромко посоветовал Миша.
– Как вы мне все надоели! – крикнул в окно Долинский. – А ну, отставить!
Котов передернул затвор.
– Сегодня в клубе будут танцы! – пропел он. – Та-та-та-танцы, танцы, ла-ла-ла-ла!
– Капитан, вы действительно маньяк, – сказал Лузгин. – Поставьте ружье на предохранитель.
– Эй, поберегись! Я на тропе войны, скоро гробы подорожают!
– Его убили.
– Что?
– Этого придурка, которого вы цитируете, убили. Я тоже читал Марка Твена. Капитан, положите ружье, – говорил Лузгин, одновременно загораживая Мише путь к веранде.
– Отвали! – Миша резко махнул рукой и смел Лузгина с дороги – тот покатился по траве.
– Долой гражданских с линии огня! – обрадовался Котов.
И тут Долинский ударил всерьез.
Мир перевернулся. Картинка перед глазами смазалась и поплыла. Лузгин будто в замедленной съемке увидел, как шагает вперед нечто, похожее на Мишу, а что-то вроде Котова валится на спину, изрыгая сноп пламени и искр в небо. Черный клубок вылетает из кустов и сшибается с Мишиным подобием. И еще серая тень прыгает с крыльца.
Вовка был в полтора раза легче Миши и гораздо меньше. У него были короче руки и ноги. Но он лупил ночного так, что Лузгин залюбовался. В измененном восприятии это смотрелось как танец. Оборотень скакал вокруг ночного и бил его кулаком по почкам, в живот пяткой, раскрытой ладонью в переносицу. А ночной, ставший вдруг поразительно неуклюжим, опаздывал блокировать удары. С каждым попаданием он заметно оседал на землю, становился ниже ростом, будто Вовка вколачивал его в грунт. «Умница ты мой, – с умилением подумал Лузгин. – Понял, что убивать не надо, но проучить стоит. Заодно и потренируешься».