– Смотря о чем.
– О бензине. Водопой с одиннадцати до шести у храма Христа Спасителя. Помнишь, там была такая ведомственная колонка напротив? Когда еще вместо храма был бассейн? Это если хочешь, чтобы тебе культурно налили. А если готов руками вычерпывать, тогда возьми карту… – Родионов сунул руку в бардачок.
– Не нужно. Сам найду.
– Помнишь, гад? – оскалился Родионов. – Все помнишь, да? Ух, зараза!
– Полчаса назад я не знал своей фамилии, – напомнил Гош.
– Да зачем тебе фамилия, друг ты мой ситный? Да я бы сейчас не фамилию, а имя променял бы на то, чтобы помнить какую-то там рекламу столетней давности!
– А откуда бензин? – перебил его Гош.
– То есть – откуда? От верблюда. Из колонок. Там же хранилища.
– А в колонках откуда?
– В прошлой жизни налили.
– А комбинат?
– Какой?
– Нефтепре… пере… Ну, ты понял.
– Понял, но я не знаю. А зачем нам комбинат? В городе от силы триста машин. Мы даже бэтээры, и те с колонок соляркой заправляем. У нас топлива – хоть ты в нем утопись.
– Топливо не вечное, Рэдди, – объяснил Гош.
– Выдыхается?! – прошептал Родионов с неподдельным ужасом в голосе.
– Вроде того. Разлагается. Падает октановое число.
Родионов повернул ключ зажигания, двигатель басовито затарахтел.
– Детонирует, – заметил Гош. – Отчетливо слышу, как детонирует.
– От тебя одно расстройство, мужик, – сказал Родионов, нажал на газ и, развернув машину почти на месте, умчался к заставе.
Гош встал, посмотрел на Беллу и невольно приоткрыл рот. Снизу вверх собака испытующе разглядывала свое новое приобретение.
– Хоть тебе-то я еще не испортил настроение? – спросил Гош. – Ну, и на том спасибо. И что у них здесь творится? Храм вместо бассейна… Зачем? Когда успели?..
* * *
Собака прыгнула на заднее сиденье уверенно и без раздумий. Гош восхищенно цыкнул зубом. С каждой минутой черно-белая красотка с рыжими подпалинами нравилась ему все больше и больше.
«Хаммер» объехал стеклянный павильон метро, небрежно повалил ограждение газона, потом еще одно, и оказался среди торговых палаток, выстроившихся вдоль узкой асфальтовой дорожки. Справа, в низине, Гош увидел знакомый универмаг и задумчиво сморщился. Он не жил в этих краях, но что-то его с ними связывало. Бывал он здесь не раз. И отоваривался в местных торговых точках неоднократно.
Нужная ему палатка стояла именно на том месте, где и должна была. Стрелять попусту Гош не хотел, и просто вышиб запертую дверь углом бампера.
– Сиди пока, – небрежно бросил он собаке, выбираясь наружу.
Внутри палатки оказалось по колено сухого корма вперемежку с крысиными экскрементами. Все коробки и пластиковые мешки были распороты и изжеваны. Самих крыс не было видно – то ли они предпочитали ночной образ жизни, то ли их спугнул шум на перекрестке.
Консервные банки оказались целы. Гош перетащил в багажник несколько ящиков из подсобки (Белла принюхалась, и глаза ее вспыхнули голодным огнем), взял набор гребней, большую пластмассовую миску, несколько баллонов собачьего шампуня и антиблошиных средств. Выбрал ошейник и поводок сообразно внушительным размерам и физической мощи Беллы. Увидел, что карабин на поводке слишком прочный. Нашел другой, тоже массивный, но помягче, который собака в случае чего смогла бы разогнуть, дернув изо всех сил. Задумался: а почему это важно? Внутренне пожал плечами и махнул рукой. Самой верной тактикой сейчас было не перечить тому, что говорило подсознание, а, наоборот, подсматривать за собой и у себя же учиться. Заново учиться жить.
– Сначала мыться, – сказал он Белле, тоскливо уставившейся на ящик с собачьми консервами. – А то заснешь еще от удовольствия, буди тебя потом…
Следующей остановкой был универмаг. Здесь тоже не нашлось следов человеческого присутствия, только следы крысиных зубов. У крыс сейчас был трудный период – кардинально изменились условия обитания. Вымерший город вовсе не рай для зверя, питание которого завязано на отходы жизнедеятельности людей. Исчезли привычные места прикорма, негде согреться зимой. Недаром птиц на улице не видно. Городская птица с трудом обходится без вкусной помойки и теплого чердака.
Гош с наслаждением выкинул из машины ящик тульской водки и водрузил на его место упаковку «Смирновской». Разжился вкусными консервами, тщательно обследуя каждую банку на предмет вздутия. С тоской прошелся по отделу электротехники. Покопался в коробке с батарейками, зарядил ими первый попавшийся магнитофон и включил. Застоявшийся музыкальный ящик радостно взвыл. Гош присмотрелся к сроку годности на упаковке от батареек. «Май девяносто девятого. Интересно, какой нынче год на дворе. Месяц-то июль, если часы не врут. А вот летоисчисление тю-тю. Мне, наверное, уже за тридцать».
Предаваясь этим невеселым мыслям, Гош взял с полки утюг, раскокал им стекло аптечного киоска и набрал охапку таблеток от всего, чем опасался в ближайшее время заболеть. В крайнем случае, лекарствами можно было и отравиться. Панадола набралось как раз столько, чтобы угробить печень. Сутки – и готов. Откуда Гош знал об этом, он понятия не имел. Временами его пугало то, как хорошо он разбирается в импортных товарах, коих вокруг лежало выше крыши. Гораздо труднее было найти что-нибудь родное, советское, да и на том стояла надпись: «Сделано в России». А на улицах повсюду красовались иностранные рекламные щиты. Похоже, за последние лет десять-пятнадцать родина Октября совершила грандиозный скачок в загадочном направлении. То ли интегрировалась в мировое сообщество, то ли подмяла его под себя. Но в любом случае, как бы ни называлась эта страна, больше ее не существовало.
Магнитофон сладким женским голосом звал по-английски на помощь доктора Дика. Гош прислушался к тексту и чуть не расхохотался. Чудесная песня. Завести бы ее на какой-нибудь комсомольско-молодежной дискотеке году этак в восемьдесят пятом… И никому, совсем никому не объяснить, что «дик» на американском сленге – член. «Черт побери, какая досада – совершенно не помнить времени, когда прилавки ломились от барахла и звучали такие лихие песенки… Но я ведь жил тогда! Нет, я обязан, просто обязан вернуть себе память. Только вот как?..»
Громкость вдруг ощутимо упала. Батарейки испускали дух. Гош печально кивнул своим мыслям. Разумеется, девяносто девятым на дворе и не пахло. Скорее всего, давно пора было отметить приход нового тысячелетия. А заодно и свой «тридцатник». Может, год назад, а может, и два. «Все равно не застрелюсь. Не дождетесь».
В машину Гош вернулся со щемящей болью в сердце. Он миновал еще один этап на пути к родительскому дому. Можно было, конечно, оттянуть момент возвращения в юность, например, завернуть в «Охотник» и позаимствовать там нарезной карабин с оптикой – при условии, что никто раньше не подсуетился. Но какой смысл? Воевать сейчас не с кем и незачем. Воевать?