Уилл наклонился к Эви.
– Эви, это уже не фокус на вечеринке. Кольцо принадлежало самому Зверю.
– Понимаю.
– Сделай это, узнай то, что нужно, и убирайся поскорее, – посоветовал Уилл. Эви кивнула. – Я хлопну три раза, чтобы помочь тебе выйти из воспоминаний. Если ты почувствуешь, что тебе что-то угрожает…
– Мне это совсем не нравится, – пробормотал Сэм. – А тебе, Фредерик?
– Скажешь кодовое слово. Только выбери какое.
– Как насчет «нет»? – спросил Сэм. – Или «стоп»?
– Джеймс, – сказала Эви. – Кодовым словом будет Джеймс.
Уилл кивнул:
– Хорошо.
– Эви, ты уверена, что хочешь сделать это? – спросил Джерихо.
– Очеделенно. – Эви изобразила на лице улыбку. У нее тряслись руки от ажиотажа и напряжения – с этим даже не мог сравниться лучший столик в самом модном клубе. – Положите его мне на ладонь, пожалуйста.
– Мне не нравится эта идея, – проворчал Сэм, но подчинился.
Эви сжала кольцо в ладони и положила другую руку сверху, будто запечатала. Ей понадобилась пара мгновений, чтобы войти в привычный ритм, и вскоре она уже проваливалась куда-то через завесу сознаний.
– Вижу город с грязными улочками, – сказала Эви сквозь транс. – Лошади и фургоны. Не могу… Все ускоряется…
– Сконцентрируйся и дыши, – проинструктировал ее Уилл.
Эви сделала три глубоких вдоха и изображение выровнялось.
– Стоит толпа, а перед ней – проповедник…
Высокий мужчина с пышной бородой, стоя на перевернутой корзине для фруктов, вел проповедь. Со всех сторон начали подтягиваться зеваки и высмеивать его. Их лица в какой-то момент показались Эви сатанинскими мордами. Но проповедник не обращал внимания, напротив, его голос набирал силу.
– Вы должны быть готовы к тому, что настанет день Страшного Суда, и Зверь осуществит божье возмездие над грешниками. И если вы принадлежите к числу посвященных, то будете прощены. Готовьте свои дома, наносите на них знаки, чтобы приблизить его святое присутствие, и освящайте плоть свою, чтобы стать свидетелями его величия! – гремел он. Рядом стоял мальчик лет девяти-десяти, с бледным лицом и ледяными синими глазами. Он поднял вверх книгу в кожаном переплете.
– Вот слово Господне! Евангелие Божьей Братии!
Кто-то швырнул в него помидор. Он разлетелся в пюре на его лице и красными ошметками пополз вниз, запачкав костюм. Все засмеялись. Проповедник, не обращая на это внимания, вытер лицо чистым платком, не прерывая своей яростной речи. Но мальчик посмотрел на шутника, бросившего помидор, таким взглядом, что тот прекратил смеяться.
– Эви? – окликнул ее Уилл.
– Да, я здесь, – ответила она. – Все меняется. Я вижу фургоны у реки. Холодно. Дыхание проповедника вырывается белыми облачками. Они молятся…
Преподобный Олгуди воздел руки к небу, стоя перед своей небольшой паствой.
– Вы все – избранные, посвященные, Божья Братия…
– Ангел Божий явился мне в виде вспышки света и повелел пойти иным путем, против греховного мира и выстроить царство Божие на этой земле… – повторила Эви. – Кровь Агнца течет в наших жилах, и в крови утопнут враги наши, и осуществится наше истинное предназначение на этой земле.
Связь воспоминаний снова разрушилась, и Эви летела глубже, в черную бездну. Она изо всех сил попыталась сконцентрироваться и увидела ноги мальчика, бегущего по опавшей листве, слышала его быстрое дыхание. Затем он лежал на речном берегу и смотрел в облака над головой. Эви на мгновение почувствовала его одиночество и смятение. Из-за деревьев вышел олень, принюхиваясь по ветру. Он поднял голову, и мальчик швырнул в него камень, засмеявшись. Животное взвилось и с треском ветвей скрылось в лесу.
– Эви, где ты?
– Кажется, внутри церкви, – медленно ответила она, и картинка перед ее глазами постепенно обрела четкость.
Мальчик с синими глазами, раздетый по пояс, сидел, привязанный к стулу. Его окружали посвященные. Он испуганно извивался, пытаясь освободиться от пут, и не сводил глаз с отца, который переворачивал клейма, раскалявшиеся в очаге. Всего их было двенадцать – пентаграмма и по клейму на каждое из жертвоприношений.
– Твоя плоть должна быть сильна. Господь не потерпит слабости в своих избранных. – сказал проповедник. Он достал раскаленное клеймо и подошел к мальчику, который принялся вопить.
– О Боже, – сказала Эви. Она не чувствовала, что по ее щекам текут слезы.
– Уилл, останови ее, – сказал Джерихо.
– Я поддерживаю Великана Фредерика, – вмешался Сэм.
Уилл сомневался.
– Еще чуть-чуть. Мы уже близко.
Сэм его не послушал.
– Эй, куколка? Пора выныривать на поверхность. Ты меня слышишь?
– Я же сказал, еще немного! – отрезал Уилл.
Подсознание Эви отпрянуло от боли и страха мальчика. На мгновение она дернулась назад, пытаясь отстраниться от бешено мелькающих картинок. Она приказала себе дышать и держать себя в руках, не убегать прочь. Вскоре поток воспоминаний выровнялся.
– Я в порядке, – сказала она ровным голосом. – Все нормально.
Мальчик сидел на речном берегу с Книгой Братии на коленях. Сердце Эви забилось быстрее, когда она попыталась заглянуть ему через плечо.
– Вырванная страница. Я вижу ее, – сказала она, и Уилл схватил ручку. – «В сосуд заключаю твой дух. Огню вверяю твой дух. Во тьму отправляю тебя, Зверь, и никогда впредь не возвращайся».
Маленький Джон Гоббс выдернул страницу из книги, разорвал ее на множество маленьких кусочков и пустил их по реке.
– Мы сделали это, Эви. Можешь остановиться, – сказал Уилл.
Эви еще никогда не погружалась в воспоминания так глубоко. Она с трудом слышала их приглушенные голоса, будто засыпала в своей постели, а в соседней комнате шел разговор. Ощущение затягивало ее, как наркотик, и ей не хотелось останавливаться.
– Я где-то совсем в другом месте, – мечтательно сказала она.
Она шла по дороге, усыпанной опавшей листвой, в сторону лагеря. Мужчины с торжественными лицами и женщины в простых одеждах выходили из скромных хижин и шли вместе с детьми к амбару, обшитому белыми крашеными досками и изрисованному теми же знаками, что оставлял на своих записках Джон Гоббс. Над дверью красовалась пентаграмма со змеей.
– Пентаграмма Зверя, – прошептала Эви.
– Эви, сейчас я хлопну в ладоши, – предупредил Уилл. Но когда он это сделал, Эви нырнула еще глубже. Теперь она была вне его досягаемости.
Словно в трансе, она последовала за остальными в церковь. Женщины сидели по одну сторону зала, с детьми у ног, а мужчины – по другую. Перед ними с суровым лицом стоял пастор Олгуди, рядом с ним – синеглазый мальчик.