Эви с Джерихо ждали на просторном каменном крыльце, пока дядя Уилл запрет музей. Фонари уже зажглись, окутав Центральный парк мистическим светом. Уголком глаза она заметила что-то постороннее, что привлекло ее внимание, и повернулась.
– Что там? – спросил Джерихо. Он посмотрел в ту же сторону.
– Мне показалось, что за нами кто-то следит, – сказала Эви, пристально вглядываясь в полумрак. Теперь в той стороне действительно никого не было. – Наверное, глаза меня подвели.
– У нас был очень длинный и тяжелый день, – мягко сказал Джерихо. – Так что нет ничего удивительного в том, если тебе что-то покажется.
– Наверное, ты прав, – согласилась Эви, но у нее сохранилось непреодолимое ощущение, что это был не кто иной, как Сэм Лойд. Ей даже показалось, что он стоял, опираясь боком на дерево, в той самой самоуверенной позе, которая ее так раздражала. Но Джерихо был прав – там пусто, только фонарный столб и темный парк.
* * *
Сэм прятался за огромным зазубренным булыжником до тех пор, пока они не ушли. Она его заметила! Всего на секунду, но этого было более чем достаточно. Что в этой девчонке заставляет его полностью растерять все свои уличные фишки? Он пришел в музей, надеясь уболтать Эви, чтобы она по-хорошему отдала его куртку. Но тут Сэм заметил детектива и решил вернуться попозже – когда в музее уже никого не будет, – чтобы украсть куртку и еще пару вещиц, которые ему могут пригодиться.
Сэм дожидался подходящего момента в сутолоке и суматохе Таймс-сквер. Он присмотрел себе жертву – морячка, неуверенно топчущегося на углу Бродвея и Сорок пятой. На улицах было не протолкнуться – люди спешили домой с работы. Большинство щипачей считали это время самым удачным – все слишком погружены в свои мысли, внимание рассеяно. Но у Сэма был особый талант: загадочная возможность ходить у людей под носом абсолютно незамеченным. Он не был невидимкой, скорее, ему удавалось перенаправлять мысли людей так, что они просто не видели его в упор. Ему стоило только подумать «ты меня не видишь», и человек будто его слушался. Кроме того, Сэм был очень юрким и стремительным, проворным, как кот. В эти моменты он не слышал ничего, кроме собственного ровного дыхания, и спокойно доставал кошельки из карманов, подбирал сумочки со столов в ресторане, стягивал хлеб прямо с прилавка. Он не знал, почему это работает и как, но никогда не сомневался в своем даре. Благодаря ему Сэму удавалось выжить уже два года.
Он помнил первый случай, когда его дар обнаружился, с такой четкостью, будто это случилось только вчера. Сэм был еще мальчиком – десяти, может быть, одиннадцати лет, – и его недавно оставила мама. Его отец держал при себе часы, принадлежавшие еще прадеду, и Сэму было строго-настрого запрещено их трогать. Конечно же, именно поэтому часы стали такими привлекательными – запретный плод сладок. Как-то раз Сэм стянул их из ящика письменного стола и, бережно завернув сокровище во внутренний карман теплого пальто, отнес в школу: показать остальным мальчишкам в надежде, что они оценят и перестанут дразнить его за акцент, нелепую одежду и маленький рост. Но вместо этого они принялись высмеивать его.
– Что это за дешевая побрякушка? – сказал предводитель мальчишеской шайки и разбил их об асфальт.
Сэм боялся возвратиться домой и посмотреть в глаза отцу. Сидя на диване в гостиной, он от всего сердца пожелал найти место, в котором можно было бы надежно спрятаться. Когда папа вернулся домой, Сэм места себе не находил от страха. Он снова почувствовал себя малышом, который играючи закрывает глаза ладонями и думает, что его никто не видит. Сэм слышал папины шаги, как папа зовет его по имени.
«Ты меня не видишь», – подумал Сэм. «Не видишь меня, не видишь», – повторял он, как заклинание. И затем случилось непостижимое: отец посмотрел прямо ему в глаза и пошел дальше, подзывая его к себе, словно его сын оказался призраком.
Сэм не знал, как это можно объяснить. Но он хорошо помнил странные слова, которые как-то раз произнесла мама. Они сидели в ванной, и мама протирала спиртом ссадины, которые Сэм получил от школьных задир, гнавшихся за ним до самого дома.
– Не волнуйся, любимый, – по-русски сказала она. – Ты наделен даром, которого нет ни у одного из них.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Сэм и поморщился, когда ватный тампон коснулся его расцарапанного подбородка.
– Со временем поймешь сам.
И действительно, он все понял. Вот только одно оставалось неясным: это ли мама имела в виду и откуда она могла знать заранее.
Подбадривая себя, чтобы не замерзнуть на вечернем холодке, Сэм внимательно следил за морячком и с тоской думал о своей куртке. Дело было даже не в том, что он лишился добротного шерстяного бушлата. Открытка, спрятанная во внутреннем кармане, – вот что имело настоящую ценность для него. Никому другому она не показалась бы такой примечательной – просто измятая картонка с рисунком: великолепные горы в снежных шапках, поросшие вековыми деревьями. Никаких марок, никаких штампов. На оборотной стороне было написано всего три слова по-русски. Открытка была единственной вещью, которую Сэм прихватил с собой из отцовского дома в Чикаго, когда бежал, пристав к странствующему цирку. Они направились на восток. В течение полугода он едва сводил концы с концами и боролся за жизнь. Но в те времена судьба легко могла измениться. Газеты пестрели заголовками, посвященными великим людям, которые «сделали себя сами»: Генри Форд, Джейк Марлоу… Сэм тоже планировал не зевать, если подвернется возможность поймать птицу счастья за хвост. И тогда он отыщет место, изображенное на открытке. Найдет ЕЕ.
Эви в компании дядюшки и унылого тевтонского гиганта, очевидно, убрались восвояси, поэтому Сэм достал свой швейцарский нож и с легкостью вскрыл замок. Этот профессор, похоже, обладал нетипичной для яйцеголовых умников легкомысленностью в том, что касается безопасности. Уличные огни пробивались через грязные окна здания, создавая слабое матовое освещение. Сэм подождал, пока глаза привыкнут к сумраку, и принялся шнырять по дому в поисках своей злополучной куртки. Всей этой аферы можно было бы избежать, не сглупи он на вокзале: ему почему-то приспичило не применять свой талант на Эви. Юноше хотелось, чтобы она его увидела, поговорила с ним. А когда настал ключевой момент, ему захотелось поцеловать ее едва ли не больше, чем спереть у нее деньги. Очень глупо с его стороны. Теперь приходится рыскать по музею Жутких Страшилок и впотьмах искать куртку.
Насколько же все было проще с моряком! Мужчина слегка замешкался на углу, решая, в какую сторону пойти, и в этот момент Сэм прочел несчастного простофилю, как открытую книгу. Когда моряк наконец решился пересечь улицу, Сэм пошел ему навстречу. «Ты меня не видишь», – подумал он, и все встречные принялись смотреть сквозь него пустыми взглядами. Сэм, грациозно лавируя в толпе, приблизился к своей жертве. Он с легкостью выудил кошелек из кармана моряка и улизнул незамеченным.
Да где же эта чертова куртка? Сэм решил рискнуть и включил настольную лампу. Свет выхватил толстую, в несколько сантиметров, стопку газетных вырезок. Он принялся быстро пролистывать их и с ухмылкой откладывать в сторону. Байки о призраках. Придумки неудачников, которые даже жить боятся. Или мечтают привлечь внимание к своей персоне. Подобный типаж был ему хорошо знаком. Но тут ухмылка Сэма поблекла: он увидел небольшую заметку из Канзаса о пятнадцатилетней девчонке, которая слегла с сонной болезнью. В бреду она снова и снова повторяла фразу, сбивавшую с толку членов семьи: «Проект Буффало».