— Гол!
Значит, он был у меня первым. Ему так хотелось быть безупречным, незабываемым… Многие женщины с сожалением вспоминают свой первый опыт… А мне жаловаться не на что. Все было очень здурово, хотя все делалось второпях. Душа моя изнывала от блаженства. Мне хотелось, чтобы Никодемус весь вошел в меня. Я предложила еще раз.
— Ой!
— Тебе больно?
— Да… давай еще…
— Я так не могу.
— Пенальти!
— Ох, как хорошо…
— Гол!
Сан‑Паулу — чемпион. От криков бабушка проснулась. А мы, полуголые, растянулись на синем ковре. Бабушка закричала:
— Вот бесстыжие! Все отцу расскажу! Что это за девчонка? Она к твоему брату пришла, бесстыдник! А ты, потаскуха, пошла вон из моего дома!
— Да что тут такого…
— Замолчи и убирайся прочь!
Так я и сделала. Пулей вылетела. Бежала я, бежала… и плакала от радости! Вспоминалось мне кровавое пятно на диване… Чемпион! А я больше не девственница!!! Как будто я переместилась в иную атмосферу, в другое измерение. А он чемпион!!! Теперь все другое — воздух, краски, звуки, мое тело… Какое счастье!
Николау об этом не узнал. Я убежала. Он настаивал, долго искал меня… Я все‑таки была близка с ним — по глупости — но думала только о Никодемусе… В конце концов я призналась, что люблю другого — и больше у нас ничего не было. Он отступился. Мне хотелось быть с его братом.
Я вздыхаю.
Любовь, страсть, несчастный случай — все давно перемешалось в голове. Любовь может обернуться несчастным случаем, страсть может превратиться в любовь… В конце концов, я и сама не знаю, что есть что, но уверена, что история с Матиасом — поистине несчастный случай. Диву даюсь, как отложились в памяти все подробности, вплоть до малейшей.
Пять минут восьмого. Школа моя недалеко от дома, я туда ходила не торопясь и почти всегда опаздывала. Моим попутчиком все время оказывался мальчик в кепке — точный, как часы.
Какой‑то красавчик типа Шона Коннери катил на черной машине и пялился на меня. Он чуть не сбил женщину с ребенком на руках. Прошло несколько минут — опять он. Я застеснялась, взглянула на часы, притороченные к моему хрупкому, как у Золушки, запястью, ускорила шаг, понурила голову и поровнялась с мальчиком. Перед тем как перейти улицу, оборачиваюсь и убеждаюсь, что между мужчиной в строгом костюме и толстухой в косынке проезжает черная машина, заворачивает за угол… приближается… Мальчик уже далеко — только кепка с черно‑белой эмблемой виднеется. Шагаю, будто солдат — глядя только вперед, но боковым зрением различаю черную машину, которая движется практически с той же скоростью, что мои подкашивающиеся ноги. Я подумываю, не произвести ли поворот кругом и не понестись ли стремглав в противоположном направлении, но он наконец обгоняет меня — и вот он уменьшается, уменьшается, потом превращается в точку и пропадает из виду.
На другой день — все то же самое. Почти то же самое… На мальчишке была та же выцветшая кепка, а Шон Коннери три раза проезжал на своей машине.
Это повторилось и на другой, и на третий день… В пятницу машина остановилась. Так уж вышло, что я опаздывала больше, чем обычно, и с мальчиком не пересеклась.
Стекло в машине опускается, и красавчик в темных очках машет мне рукой.
— Куда идешь?
— Я‑то? В школу.
Голос у него грубее, чем у дяди Маркуса.
— Я тебя подвезу. Хочу с тобой познакомиться…
— Да я не знаю…
— Доверься мне.
— Не знаю…
Он открывает дверцу. Я снимаю ранец со спины и неумело протискиваюсь, а по спине у меня холодок… Он трогается, я кладу ногу на ногу, придерживаю руками ранец и ни о чем не думаю…
— А ты хорошенькая.
Только тогда я решилась на него взглянуть. Глаз его было не видно под очками.
— Как тебя зовут?
— Анжела.
Мне бы хотелось, чтобы меня звали Элена, или Элизабет с th на конце, или Лусилла с двумя л. Он подумал, что я соврала.
— Анжела… Давай вместе позавтракаем!
— Позавтракаем?!
— Ну да…
— Я уже завтракала, спасибо. Первый поворот налево… У меня экзамен.
— По какому предмету?
— По географии. Теперь направо…
Он замолчал и точно следовал моим односложным указаниям. Нажал на какую‑то кнопку — и загорелись голубые огоньки, машина погрузилась в чарующую музыку… Я бы могла услышать столько музыки, увидеть столько прекрасного, а потом выйти за него замуж и поселиться в красивом белом особняке… Могла бы даже стать кинозвездой и украшать собой журнальные обложки… Шон Коннери женится на молодой красивой бразильянке…
Машина тормозит. Красный свет.
— К экзамену‑то хорошо подготовилась?
Он, кажется, понял, что я наврала про экзамен. Ясновидящий, что ли?
— Плохо, очень плохо.
— Ничего не знаешь?
— Ничего. А завтракаю я дома.
Зеленый свет. Машина трогается.
— Завтра добуду тебе справку. Покажешь в школе и объяснишь, что у тебя было пищевое отравление или что‑нибудь такое. Ну, так как?
Я не ответила. Этот мужчина испугал меня, парализовал мою волю. От школы мы были уже далеко. Красавчик понял, что дело в шляпе, и затормозил у входа в гостиницу.
— Что, пойдем в гостиницу?! Я тут всегда останавливаюсь. Здесь превосходная кухня, тебе понравится… Анжела! Ты действительно очень красивая.
Швейцар в серой шляпе ловким движением открывает дверцу, и я понимаю, что пора вылезать из машины. Красавчик тоже выходит. Наконец он снимает темные очки. Оказывается, он вовсе не похож на Шона Коннери и гораздо старше, чем казался вначале, хотя у него не было ни сединки.
Должно быть, он постарше дяди Маркуса, решила я. Мне захотелось дать стрекача, влезть в какой‑нибудь автобус, в метро, хоть в вертолет и убраться куда подальше… Домой не тянуло. Можно было все же пойти в школу — я ведь опоздала только на первый урок! Но как же завтрак? Ни разу в жизни я не завтракала в гостинице наедине с мужчиной! Весь мой план побега мгновенно улетучился. Смешно было бы отказываться… А я даже не знала, как его зовут!!!
Словно угадав мои мысли, он задает вопрос:
— Ты не хочешь спросить, как меня зовут?
Да, действительно ясновидящий. Я решила больше ни о чем не думать.
— Сиру. Доктор Сиру Аугусту Моретти. Адвокат.
— Доктор Сиру…
— Для тебя просто Сиру.