Незадолго до Причастия Матрена приблизилась к своей любимой иконе, Казанской Богоматери, и тихо попросила об исполнении заветного желания. По щеке Царицы Небесной скатилась слеза.
— Боже мой! — отпрянула девушка и закрыла побелевшее лицо руками. В следующую секунду ее, оседающую на пол, подхватили изумленные братья. Народ расступился, пропуская их к выходу.
— Что с тобой, Мотя, очнись! — Встревоженная Глафира склонилась над бездыханной племянницей и принялась хлопать несчастную по щекам, а сестра усердно прыскать в лицо холодной водой.
Вскоре Матрена пришла в себя. Она удивленно посмотрела на испуганные лица родных и, вспомнив о случившемся, виновато улыбнулась:
— Ничего, не волнуйтесь. Мне уже лучше.
— Это, наверное, от духоты, — предположила тетя.
— Да не переживайте вы так, сама не понимаю, что на меня нашло! — Девушка поднялась с лавки.
— Тогда, может быть, вернемся? — с надеждой спросила Ольга.
— Вы идите, а я лучше домой.
Мысль о возвращении в храм показалась невыносимой, стыд жег изнутри. Страшную цену заплатила она за свое будущее счастье!
— Мы с тобой! — решительно произнесла Глафира. — На тебе, Мотя, лица нет, да и Причастие, наверное, уже закончилось.
По дороге Матрена еще и еще раз с болью и стыдом вспоминала о слезах Богородицы. Что же делать? С кем посоветоваться? Даже сестре она не смела доверить темную тайну. Когда девушки немного отстали от остальных, Ольга первой нарушила молчание:
— Ко мне во дворе подходил батюшка, ты видела его?
— Да, видела.
— Он просил тебя завтра зайти, после вечерни.
— А зачем, не сказал?
— Нет. Наверное, тоже переживает из-за обморока. — Сестра ласково попросила: — Мотя, не бойся, расскажи, чего ты так испугалась в храме? Что скрываешь? Расскажи, тебе же станет легче!
Матрена отвела глаза. Стыд и страх пересилили в ней желание признаться. Ненавидя себя за ложь, она, с деланым равнодушием, отказалась от предложения:
— Да ничего я не скрываю!
— Ну, как знаешь! — обиделась Ольга, почувствовав в ответе фальшь.
«Господи, пожалуйста, помоги! Пресвятая Богородица, спаси меня!» — мысленно взмолилась девушка.
В понедельник, с самого утра, низкое серое небо принялось поливать землю. Матрене не давал покоя предстоящий разговор с батюшкой. Идти в храм совсем не хотелось, но она и помыслить не могла ослушаться духовника. Девушка очень любила отца Сергия. В любой час дня и ночи спешили к нему селяне со своими бедами, и для каждого их пастырь находил нужное слово и мудрый совет. Невысокий, сухонький, с окладистой белой бородой и добрыми, умными, всегда улыбающимися глазами, батюшка часто делился с прихожанами последним, из-за чего, за глаза, люди ласково величали его Николаем Угодником. Отслужив вечерню, отец Сергий некоторое время тихо разговаривал с незнакомой старушкой. Бабуля рассказывала, видимо, о своих бедах, часто вытирая платочком наворачивающиеся на глаза слезы, и горько вздыхала, посматривая на стоящую неподалеку Матрену. Наконец она отошла, и священник поманил девушку к себе. Он поинтересовался ее здоровьем после вчерашнего происшествия, а затем неожиданно спросил:
— Ответь мне, Мотя, неужели тебе никогда не хотелось навестить бабушку?
Матрена изумленно взглянула на своего духовника:
— Я только недавно о ней узнала! К тому же тетя не хочет, чтобы мы встречались.
— Это почему?
— Ходят слухи, будто бабушка занимается колдовством.
— Какая глупость принимать лечение травами и минералами за колдовство! Если бы ты знала, скольким людям она помогла! У нее доброе сердце. А грехи… Кто же без них?
Девушку поразили взволнованный тон отца Сергия и явная симпатия к знахарке.
— Видела старушку, с которой я только что разговаривал?
— Батюшка, неужели вы хотите сказать…
— Ты все правильно поняла, девочка. Она очень хочет встретиться с тобой. Прошу, не отказывай! Ведь ближе бабушки у тебя никого нет!
На смену апрелю пришел необычайно жаркий май. Даже пышное цветение черемухи не могло ослабить его накала. Работы, с приходом весны, прибавилось, но молодость брала свое, потому теплыми весенними вечерами гуляли парни и девчата за деревней.
Принарядившаяся Ольга в который раз тщетно пыталась уговорить сестру пойти вместе с ней. Потеряв всякую надежду, она грустно вздохнула:
— Ну вот, опять одной придется…
— Если ты меня подождешь… — внезапно решилась Матрена.
Девушка обрадованно воскликнула:
— Конечно, подожду! Наконец-то ты выйдешь из своего затвора! И правильно, хватит дома сидеть!
Молодежь собралась неподалеку от реки, на живописной поляне, окруженной пушистыми кистями цветущей калины. Смеркалось. Гармонист выводил знакомую мелодию.
— Спой, Мотя, спой, не тушуйся! [55] — послышалось со всех сторон.
Матрена вначале растерялась, стала отказываться, но потом собралась с духом и запела. Никогда еще она не исполняла песню с таким чувством, так самозабвенно, передавая в ней свою невысказанную любовь, нежность и тоску. Глубокий, удивительно музыкальный голос заставлял трепетать сердца. Когда последний аккорд затих в вечернем воздухе, девушка подняла глаза и замерла, оцепенев от восторга оглушительного счастья. На нее совсем по-иному, с нескрываемым интересом, смотрел любимый.
По дороге домой сестер догнал Павел. Сильно смущаясь, он попросил:
— Мотя, приходи завтра к реке, погуляем.
Ольга взглянула на обычно разбитного, уверенного в себе парня. «Неужели в нашу Мотю влюбился? — удивленно подумала она. — С чего это вдруг? Никогда раньше не замечал…»
— Да я не знаю, отпустят ли… — несмело отозвалась Матрена.
— Отпустят, отпустят, ручаюсь! — Сестра заговорщически улыбнулась Павлу.
Он подхватил ее шутливый тон:
— Премного благодарен вам за содействие!
Невозможно даже представить, что творилось с девушкой! Целый мир сосредоточился в одном волшебном слове «любовь». Ликуя, ее душа птицей устремлялась в высокое небо, вольным ветром проносилась по бескрайним земным просторам…
На следующий день бедняжка не находила себе места. Время тянулось бесконечно медленно. Сердце то замирало, то начинало вновь отчаянно биться. Она боялась: окружающие услышат его стук, и заветная тайна раскроется. Руки дрожали. Ее то знобило, то обдавало жаром.
Едва дождавшись вечера, девушка поспешила к реке. На поваленном бревне сидел задумчивый Павел. Услышав легкие шаги, он быстро поднялся и поздоровался безликим, от сдерживаемой страсти, глухим голосом.