— Вот, — думала я, — теперь, конечно, сделалась никому не нужной, не интересной: старой, некрасивой, больной! Побежали, как крысы с тонущего корабля!
Жгучая обида пожирала изнутри, мешая осознать главное: не болезнь и внешность, а мое собственное отношение к родным, полное желчи и злой подозрительности, стало причиной несчастий!
Как сейчас, помню тот воскресный день. Измученная бессонницей, я предпочла исчезнуть из дома без предупреждения. Но и на улице, среди городской суеты, чудовища, поселившиеся в душе, продолжали терзать меня. Голова раскалывалась от боли, во рту пересохло, казалось, еще немного, и сердце не выдержит, разорвется от горя. Вдруг, прямо над головой, в высоте, зазвонили колокола, строго и невыразимо прекрасно. Удивительно, но чем дольше я прислушивалась к ним, тем спокойнее мне становилось, тем явственнее отзывалась душа на их призыв. Когда затих последний удар, ноги сами понесли меня к храму.
Литургия уже началась. Чувствуя себя не в своей тарелке, тщетно пытаясь уловить смысл происходящего, я забилась в угол. Напротив висела большая старинная икона Спаса Нерукотворного. Это на нее ты так долго сегодня смотрела. Не знаю почему, но мои глаза тоже не могли оторваться от необыкновенных глаз Господа. Я ощущала: внутри что-то ломалось, лед таял, холод и темнота покидали душу. Наконец из глаз хлынули спасительные слезы, унося боль последних лет. После сделалось спокойно и легко, уходить не хотелось, даже после службы. Церковь опустела, а я продолжала стоять у иконы Спасителя, оттого, наверное, и не заметила появления батюшки.
Валентина Антоновна ласково улыбнулась.
— Знаешь, ни в ком раньше не находила я такой доброты и искреннего участия!
С тех пор необыкновенная светлая радость поселилась во мне, не оставляя места ничему дурному.
Прошла зима. Болезни отступили, потерянные годы вернулись. Я приобрела свой прежний вид.
Вот и вся история.
Надежда потрясенно молчала.
— А теперь, если хочешь, расскажи о себе, — мягко попросила Валентина Антоновна.
— После того, что случилось в вашей жизни, мои события уже не кажутся такими фантастическими. До сегодняшнего дня я никому не решалась признаться…
— Почему?
— Боялась, сочтут не совсем нормальной! — невесело усмехнулась женщина.
— Наденька, не стесняйся, расскажи! Поверь, я пойму! — Валентина Антоновна ободряюще посмотрела на нее.
Надежда вздохнула. Теплый сентябрьский вечер убаюкивал ласковым ветерком. Вокруг пруда медленно прогуливались парочки. Задумчиво следя за бликами на темной воде, она мысленно перенеслась в далекий летний день…
Жаркое начало августа раскалило огромный каменный город. Он изнывал, насквозь пронизанный солнцем, и мечтал о вечерней прохладе… Впрочем, лето проходило стороной, едва задевая ее сознание.
Мама умирала. Надежда настойчиво гнала от себя страшную мысль, но она возвращалась к ней снова и снова, мучительная, неотвязная. Лишь находясь в больнице, рядом с маминой постелью, ей становилось спокойнее. Казалось, что силой своей любви Надежде сможет помешать смерти. И хотя болезнь уже исказила черты любимого лица, сделала неподвижным тело, затуманила разум, женщина продолжала надеяться. Проходили долгие дни, а улучшения не наступало.
Сегодня она почти не спала. Предчувствие беды будоражило, напрягая измученные нервы. Уже рассвело, когда Надежда услышала тяжелые удары по окнам. В кровь разбивая грудь, сражался с холодным стеклом маленький крылатый почтальон, спешащий с вестью о смерти. Наконец вороненок отыскал открытую форточку и ворвался в квартиру. Но, странное дело, то, куда он так отчаянно стремился еще секунду назад, сделалось для него невыносимым пленом. Птица беспорядочно металась по комнатам, превращая тяжелое предчувствие в стремительно надвигающуюся реальность. Наспех одевшись, Надежда выбежала из дома. Частый стук каблучков гулко отдавался в пустоте безлюдных улиц, сливаясь с биением рвущегося сердца. Торопливость гнала и гнала вперед, пытаясь заглушить страх. У проходной она остановилась и отчаянно забарабанила в больничную дверь. Через некоторое время к ней вышел сонный охранник.
— Чего стучитесь ни свет ни заря? Что вам надо? — недовольно пробурчал мужчина.
— Пожалуйста, прошу вас, пропустите в неврологическое отделение, там у меня мама лежит! Очень прошу! Вот, у меня есть пропуск! — Надежда дрожащей рукой протянула бумагу.
— Не положено. Нужен круглосуточный.
Женщина умоляюще посмотрела на дежурного. Под ее взглядом он смягчился и, уже более миролюбиво, продолжил:
— Ну что с тобой делать! Проходи, коли пришла!
Едва попав в отделение, она сразу поняла: предчувствие не обмануло. По больничному коридору сестры торопливо катили аппарат реанимации. Следом за ними, из боковой двери, выбежали врачи. Все они спешили к маминой палате. Надя ухватила одного из них за рукав. Мужчина возмущенно обернулся.
— Скажите, что с мамой? Я ее дочь, ответьте, пожалуйста, ей плохо?
— Вы дочь Снегиревой?
— Да.
— У нее остановка сердца. В данный момент работает бригада реанимации. Будем надеяться на лучшее! В палату пока не входите, когда разрешат, сестра позовет.
Надежда слушала объяснение врача, но оно с трудом доходило до сознания. Внезапно обессилев, она прислонилась к холодной крашеной стене коридора.
— Вы посидите. Может, воды?
Ничего не ответив, женщина опустилась на продавленный дерматиновый диванчик.
— Ваша мама перенесла два инфаркта, сердце слабое! Крепитесь!
Надежда молчала, сосредоточившись на том, что происходило за закрытыми дверями палаты. Ей казалось, прошла целая вечность, прежде чем вышла сестра.
— Успокойтесь, самое страшное позади. Через несколько часов вы сможете ее навестить, а пока отдохните, поспите. Есть свободная палата.
— Нет, спасибо, я лучше здесь побуду.
— Как хотите, конечно, но я бы, на вашем месте, передохнула! — посоветовала девушка.
После обеда Надежде разрешили навестить больную. Мама выглядела очень слабой. Сухими, растрескавшимися губами она с трудом прошептала:
— Доченька, не надо переживать! Послушай, кого я накануне видела. Через открытое окно, по воздуху, ко мне приблизилась неземной красоты женщина и встала в ногах. Я даже почувствовала тяжесть! Некоторое время она смотрела на меня и молчала. Это было очень приятно! Ласковое лицо светилось такой добротой, словами не передать! Наденька, смерти нет, ты не бойся ее, доченька!
— Хорошо, родная. — Надя ласково погладила мягкие мамины волосы, не замечая своих слез.
— Девочка моя, не надо плакать.
— Мамочка, давай я за тобой поухаживаю: умою, переодену рубашку, а то ты с прошлого вечера без присмотра лежишь!
— Не волнуйся. Налей мне попить, во рту пересохло.