– Все, что мне требовалось, я получил, – откликнулся Пендергаст, постукивая тонкими пальцами по картонной папке. – Я нашел потерянную историю о Шерлоке Холмсе. Последнюю написанную Конан Дойлом и до сего дня неопубликованную. Она весьма любопытна. Я вам ее рекомендую.

– Будет время – непременно прочту, – кивнула Кори.

Еще одна пауза. Длинные пальцы Пендергаста подтолкнули к ней папку.

– На вашем месте я бы прочел ее сейчас же.

– Спасибо, но у меня сейчас масса дел – нужно все заканчивать.

И чего Пендергаст все время лезет с этим Дойлом? Сначала «Собака Баскервилей», теперь вот это.

Бледная рука взяла папку за угол и раскрыла.

– Откладывать это нельзя, Кори.

Она подняла взгляд и увидела его глаза – они горели особенным светом, который она так хорошо знала. Кори помедлила. Потом, покорно вздохнув, вытащила из папки листы бумаги и принялась читать.

Глава 47

Происшествие в Асперн-холле

Среди многих расследований Шерлока Холмса, в которых я имел честь принимать участие в качестве его Босуэлла [38] , есть одно, до сих пор не переложенное на бумагу. У меня всегда оставались сомнения на этот счет, но не потому, что данное приключение выделялось из других дел Холмса какой-то особой жестокостью или экстравагантностью. Скорее уж, я думаю, дело в зловещей, даже губительной атмосфере, свойственной каждому аспекту этого дела, атмосфере, которая оскорбила, чуть ли не ранила мое сердце. И даже сегодня при мысли об этой истории у меня пропадает сон. В жизни иногда случаются такие события, которых лучше бы не было. Для меня эта история – одно из таких событий. Но вот теперь я передаю эту историю на суд читателя: решайте сами, есть ли в ней основания для того отвращения, какое она во мне вызывает.

Дело было в марте 1890 года, в начале мрачной и безрадостной весны, наступившей после одной из самых холодных зим на памяти человечества. В то время я проживал в квартире Холмса на Бейкер-стрит. Стоял темный вечер, тем более гнетущий, что на узкие улочки Лондона опустился туман, а газовые уличные фонари превратились в тусклые желтые звездочки. Я бездельничал, сидя в кресле перед горящим камином, а Холмс, до этого беспокойно меривший шагами комнату, подошел к эркерному окну и замер перед ним. Он рассказывал мне о неком химическом эксперименте, проведенном им сегодня днем: как применение двуокиси марганца в качестве катализатора ускоряет разложение хлората калия на хлористый калий и, что гораздо важнее, на кислород.

Он говорил, а я молча радовался его энтузиазму. Плохая погода несколько недель держала нас взаперти, вниманию Холмса не было предложено ни одной «маленькой задачки», и его начала одолевать апатия, которую он довольно часто лечил кокаином.

И в этот момент я услышал стук в дверь.

– Вы ждете гостей, Холмс? – спросил я.

Единственным его ответом было резкое отрицательное движение головой. Он подошел сначала к графину на буфете, потом к стоящему рядом сатуратору, смешал бренди с содовой, после чего опустился в кресло.

– Вероятно, миссис Хадсон принимает кого-то, – сказал я, потянувшись к трубке в держателе.

Однако приглушенные голоса и последовавшие за ними шаги по коридору опровергли мое предположение. Еще несколько мгновений – и в дверь раздался тихий стук.

– Войдите, – крикнул Холмс.

Дверь открылась, и мы увидели миссис Хадсон.

– К вам молодая леди, сэр, – доложила она. – Я сказала, что сейчас уже поздно и ей следует договориться о встрече на завтра, но она ответила, что дело не терпит отлагательств.

– Конечно, ведите ее сюда, – ответил Холмс и снова встал с кресла.

Несколько секунд спустя в нашей гостиной появилась молодая женщина. На ней было длинное дорожное пальто модного покроя и шляпка с вуалью.

– Прошу вас, садитесь, – сказал Холмс, с обычной своей учтивостью показывая на самое удобное кресло.

Женщина поблагодарила его, расстегнула пальто, сняла шляпку и села. У нее была красивая фигура, статная осанка, а судя по ее виду, она умела владеть собой. Единственным недостатком, замеченным мной, были слишком суровые черты, но, возможно, это было следствием тревоги, одолевавшей ее. Я по своей привычке попытался применить метод Холмса к этой незнакомке, но не смог заметить ничего существенного, кроме высоких дорожных сапожек на ее ногах.

Я почувствовал на себе насмешливый взгляд Холмса.

– Я и сам ничего не могу сказать о нашей гостье, – сообщил он мне, – кроме того, что она из Нортумберленда, что она заядлая наездница, что сюда она приехала на двухколесном кебе, а не на метро и что она помолвлена.

– Я слышала о ваших знаменитых методах, мистер Холмс, – заговорила молодая женщина, прежде чем я успел вставить хоть слово. – И ожидала чего-то в этом роде. Позвольте, пожалуйста, и мне воспользоваться дедукцией применительно к вашим выводам.

Холмс слегка кивнул, и на его лице появилось удивленное выражение.

Женщина подняла руку:

– Прежде всего, вы увидели мое кольцо в честь помолвки при отсутствии обручального.

Холмс утвердительно кивнул.

Она продолжала держать руку поднятой:

– Возможно, вы заметили и мозоль в виде полумесяца снаружи моего правого запястья – как раз в том месте, куда попадают поводья в руках опытного ездока, который одновременно держит в руке стек.

– Великолепная мозоль, – сказал Холмс.

– Что касается кеба, то это вполне очевидно. Вы видели, как он подъехал к дому. Я заметила ваше лицо в окне.

Услышав это, я не смог сдержать смех:

– Похоже, вы встретили ровню, Холмс.

– Что касается Нортумберленда, то этот вывод вы сделали по моему произношению.

– Не сказал бы, что у вас такое уж нортумберлендское произношение, – ответил ей Холмс. – Скорее наводит на мысли о Тайне и Уире, возможно, о Сандерленде не без стаффордширского влияния.

Гостья не сумела скрыть удивление:

– Корни моей матери в Сандерленде, а отца – в Стаффордшире. Никак не думала, что у меня сохранились остатки произношения тех краев.

– То, как мы говорим, в нашей крови, мадам. Избавиться от произношения так же невозможно, как от цвета глаз.

– Но тогда как вы догадались, что я из Нортумберленда?

Холмс показал на ее сапожки:

– На вас высокие сапоги. Я предположил, что вы начали свое путешествие из тех мест, где еще лежит снег. В последние четыре дня у нас тут не было дождя, а Нортумберленд – самое холодное графство Англии и сейчас единственное место, где еще лежит снег.