Я повернулся к лейтенанту Молли:
— Черт, да сделай же что-нибудь!
— Не могу, — неуверенно пробормотала она. — Они такие с тех самых пор, как вас убили.
Я уставился на Молли и почувствовал, что стою, разинув рот.
Время остановилось.
Дверь. Старая деревянная дверь.
Шкаф, в котором Молли держала свой агрегат для самоубийства.
Я повернулся в их сторону.
В голове эхом зазвучал голос моей крестной.
...В настоящий момент ты свободен от оков смертности. Твой ограниченный мозг не блокирует тебе больше доступа к этим записям. Единственные ограничения твоей памяти — это те, что установил ты сам.
Я вспомнил эту дверь. И этот шкаф.
Я вспомнил прошлое.
Саня настоял, чтобы по дороге в церковь Святой Марии Ангелов — после того как сгорел мой дом — меня привязали к доске. Смуглокожий Рыцарь Креста сам перенес меня из микроавтобуса в церковь — доску и мои пару сотен фунтов веса с гаком, как будто я был не тяжелее мешка сухого собачьего корма.
Молли шла перед ним и что-то торопливо кому-то объясняла. Не знаю кому — наверное, одному из священников. У меня болели все части тела, которые я еще мог ощущать. Что же до тех, которых я не ощущал, то я только жалел, что они не болят.
Все мое тело ниже пояса отказывалось со мной разговаривать.
Я упал с лестницы, пытаясь вытащить моих пожилых соседей из горящего дома. Упал погано — спиной на каменный бортик клумбы. До сих пор мне везло. Но не на этот раз. Я понимал, что означает это падение, место, которым я врезался, и отсутствие ощущений в нижней части тела.
Я сломал позвоночник.
Красный Король похитил мою дочь. Я единственный, кто мог хоть что-то с этим поделать. Но я упал и сломал себе спину.
Саня отнес меня в подсобку, которая использовалась в качестве кладовой — ну, например, для хранения побитого сражениями чародея и его друзей, когда им требовалось убежище, а церковь его предоставляла. У стены стояло несколько сложенных раскладушек. Саня опустил меня на пол, разложил одну из них, накрыл парой одеял, а потом вместе с доской уложил сверху.
— С таким же успехом могли бы оставить меня и на полу, — сказал я. — Все равно я лежу на жестком.
— Тьфу, — отмахнулся Саня, и его симпатичное смуглое лицо осветилось белозубой улыбкой. — Очень мне надо отмывать после вас пол. А простыни кто-нибудь другой отстирает.
— От кого слышу, — хмыкнул я. — От вас от самого разит горелой шерстью.
— Ну а как еще с пожара? — жизнерадостно отозвался он. Глаза его, однако, оставались серьезными. Он положил руку мне на грудь. — Вы тяжело ранены.
— Угу.
— Выпить хотите? — предложил он. Рука его зависла перед нагрудным карманом куртки, где, как я знал, у него хранилась фляжка.
— Я — пас. Мне, может, еще предстоит повоевать.
Он снова неодобрительно фыркнул, достал-таки означенную фляжку, сделал большой глоток и подмигнул мне.
— Я не так хорошо знаю английский. Это означает «да»?
В дверях показалась Молли, и Саня повернулся к ней.
— Он едет, — сказала Молли. Голос ее звучал напряженно. День для нее выдался не такой неудачный, как для меня, но и ей досталось.
Саня предложил ей свою фляжку. Молли мотнула головой.
— Ладно, — сказал здоровяк-русский. — Пойду поговорю с Фортхиллом. Расскажу, что происходит.
— Саня, — произнесла Молли, положив руку ему на рукав. — Спасибо.
Он одарил ее широкой улыбкой.
— Возможно, я просто случайно оказался рядом.
Молли закатила глаза и чуть подтолкнула его к двери.
При Санином весе это бы его даже не пошевелило, но он послушно вышел. Молли зажгла настольную лампу и закрыла за ним дверь. Потом подошла ко мне и достала из сумки пару влажных салфеток. Опустившись на колени рядом с раскладушкой, она надорвала упаковку и принялась вытирать мне лицо.
Я закрыл глаза и не сказал ничего.
Моя дочка, моя маленькая девочка умрет.
Моя дочка, моя маленькая девочка умрет.
И я ничем не мог этому помешать.
Нуда, мне и прежде случалось терпеть поражение. Из-за моих неудач погибали люди. Но все те люди не были моими собственными плотью и кровью. Не были моими детьми. Я проиграл. Меня побили.
Все кончено.
И все по твоей вине, Гарри.
Будь я быстрее. Будь я умнее. Будь я решительнее, сделай я верный выбор, сосредоточься я на спасении Мэгги, отложив все остальное на потом...
Но я не справился. Вызов оказался мне не по зубам, и ей из-за этого предстояло умереть.
Я ощущал себя раздавленным. Совершенно раздавленным. Ноша оказалась мне не по плечам. А дальше мне не оставалось ничего, кроме как раскаиваться в этом до конца дней. Я подвел свою дочь.
В груди у меня все сжалось. Я всхлипнул, а в глазах все расплылось, пока я не перестал видеть вообще ничего.
Молли сидела рядом, терпеливо вытирая мне салфетками лицо и шею. Должно быть, я весь перепачкался сажей. Когда глаза мои вновь обрели способность видеть, салфетки уже стали серо-черными, а лицо пощипывало.
— Мне нужно ей помочь, — тихо произнес я.
— Гарри, не надо. Не сыпьте вы соль на рану, — отозвалась Молли. — Сейчас вам нужно не шевелиться — пока Баттерс не приедет вас осмотреть.
— Зря ты его в это дело впутала, — заметил я.
— Я его даже не просила, — возразила она. — Я даже двух слов сказать не успела, а он спросил, где вы. А потом сказал, что приедет и посмотрит вас.
Я покачал головой:
— Нет, я совсем не это... — Я набрал в грудь побольше воздуха. — Детка, я собираюсь переступить черту.
Молли застыла с поднятой рукой.
— Но мне одному не встать с этой постели, — тихо продолжал я. — У меня нет другого выбора.
Вращаясь в тех кругах, что и я, вы не раз получите предложения силы и власти. Не бесплатно, хотя цену обычно скрывают, но власть и силу предлагают. У меня имелась не одна и не две возможности улучшить свою жизнь — если, конечно, я согласился бы отказаться ради этого от мелочей вроде моего «я». Я не соглашался.
До этого самого дня.
— Кто? — просто спросила Молли.
Я скривил уголок губ.
— Они все стоят друг друга, — ответил я.
Она покачала головой:
— Но... но если вы пойдете на службу к любому из них...
— Меня превратят в чудовище, — договорил я за нее. — Рано или поздно.
Она не смотрела на меня.