Когда в таблице умножения я добралась до «шестью восемь — сорок восемь», Костик вдруг опомнился и рявкнул:
— А ну, заткнись! — и завернул такую красивую русскую фразу, что я действительно заткнулась и попыталась ее понять. Понять-то все поняла, но повторить мне бы не удалось. Чистая импровизация.
Мысль об импровизации и о виртуозном владении русской речью внезапно (а в принципе — вполне закономерно) вернула меня к водке, и я вдруг осознала, насколько смешны были мои опасения по поводу пыток и вкалывания чего-нибудь психотропного в целях развязать мой язык. Идиотка! Жалко, я не додумалась до детектора лжи или еще до каких-нибудь технических чудес инквизиции. Детективов начиталась! Триллеров насмотрелась! А ведь это не какие-нибудь там бездушные западные профессионалы, это свои, родные, простые ребята, и орудие дознания у них простое и действенное — водка. Все очень просто — напоят сейчас меня, я все и выложу. Вот дура-то!..
Все мои размышления потонули в неудержимом, неукротимом хохоте. Мне было до того смешно, что я под конец стала серьезно опасаться — как бы не отдать концы от смеха. По всей видимости, ребята испугались того же, потому что оба привстали со своих стульев и напряженно смотрели на меня, явно не зная, что в такой ситуации делать. Наконец, более находчивый и опытный Костик осторожно приблизился ко мне (все правильно — а вдруг я заразная) и наотмашь треснул меня пару раз по щекам.
Удары отозвались в моей, и так нездоровой, голове очень болезненно, голова стала гудеть еще больше, а я настолько расстроилась и обиделась на такое обращение, что немедленно перешла от оглушительного смеха к горьким слезам.
Причем я не просто плакала, я громогласно оповещала весь мир в лице Илюши и Костика о своей горькой доле. В понятие горькой доли вошло все: и каторжная работа, и гады-преступники, которые невежливо обходятся с дамой-детективом, и необходимость делать дома ремонт — когда и на какие деньги, кофе, который я забыла у Гришки и который Гришка обязательно выпьет без меня.
Тут я поймала себя на мысли, что хочу рассказать этим ребятам и о сложностях дела, которое я сейчас расследую. Какими-то остатками разума я поняла, что этого по каким-то причинам делать не следует. Но и молчать я уже не могу! Надо говорить о чем-то жалостливом: такое у меня сейчас настроение. И тему придумывать побыстрее. Я не нашла ничего лучшего, как сделать экскурс в глубь веков и начала рассказывать историю Ромео и Джульетты. А так как я сама не очень твердо ее помнила, а гораздо лучше в памяти у меня сохранился сюжет «Английского пациента», которого я видела несколько дней назад, то история великой любви Ромео и Джульетты неведомым образом переплелась с историей героев этого фильма.
Абсолютно обалдевшие Костик и Илюша не пытались мне мешать, они лишь молча смотрели на меня, забыв даже про недопитое пиво. А мой рассказ, несмотря на некоторую нелогичность и налет легкого безумия, лился легко и свободно. По-моему, все было очень интересно, а главное — жалостливо, аж слеза прошибала. У меня самой, во всяком случае, слезы лились бурным потоком.
Кольцов вошел в тот самый момент, когда я рассказывала во всех подробностях, как разбился летчик — Ромео, врезавшись в фамильный склеп Капулетти. Лица Костика и Илюши уже не были образцом напряженного внимания, а лишь отражали полную покорность судьбе. Кажется, в их глазах я приобрела статус стихийного бедствия — чего-то среднего между торнадо и цунами: и то и другое — что-то мало понятное, но опасное, и лучше этого избегать. На приход шефа ребята тоже никак не отреагировали.
Шеф послушал некоторое время мою сагу, по всей видимости, она ему не понравилась, и он прервал ее самым верным способом — грохнул об пол тарелку. Я замолчала и с интересом уставилась на него. Он подошел к нашей дружной компании и обратился с вопросом к ребятам:
— Ну и? Безрезультатно?
— Геннадий Владимирович, она либо издевается, либо действительно спеклась. Но мелет исключительную чушь, — отрапортовал Костик.
— Это почему же чушь? — громко возмутилась я. — А таблица умножения? Ну да, в «Ромео и Джульетте» немножко напутала, но ведь таблицу-то умножения я рассказывала без запинки. И если бы вы не помешали, рассказала бы до конца.
Я обиженно умолкла, а Кольцов с сочувствием посмотрел на ребят. Да, мне их тоже было жалко, но что поделаешь! Кстати, остатки разума вновь вернулись ко мне, и я твердо помнила одно — я обязана сейчас косить под пьяную (что, в общем-то, несложно — я такой и была) и ни в коем случае ничего не говорить о Даше, Соколовых и Наталье Семеновне. Просто забыть о них. Лучший способ что-то забыть — заменить это чем-то в своем сознании. На время.
Сегодня меня что-то тянуло на литературных героев, и поэтому вместо Даши, Соколовых и Натальи Семеновны я поместила в свое сознание героев романа Ремарка «Три товарища». С моими клиентами и друзьями у них не было ничего общего, зато у них была связь с моим теперешним состоянием: у Ремарка тоже все пьют, правда, не водку, а все больше пиво или красное вино, но это частности. Оказалось, что поместила я их очень вовремя, потому что Кольцов попытался продолжить допрос:
— Ну, детка, соберись с мыслями и расскажи мне о Даше. Где она? А потом доскажешь о Ромео и Джульетте. Я тебя с удовольствием послушаю.
— Не хочу о Ромео и Джульетте, хочу о трех товарищах, — капризно заявила я и с места в карьер начала свое повествование. С тремя товарищами дело обстояло еще хуже, чем с Ромео и Джульеттой, потому что я не только слабо помнила сюжет, но и совершенно забыла все имена. Кстати, почему-то не люблю Ремарка.
Кольцов, по всей видимости, Ремарка вообще ненавидел, потому что грубо меня прервал и попытался вновь задать свой банальный вопрос:
— Где Даша?
Так, а вот теперь мне необходимо собраться со всеми оставшимися у меня силами и сделать вид, что я абсолютно трезвая и контролирую ситуацию:
— Кольцов, ты мне надоел. Я поставила тебе все свои условия, а ты давай выполняй. У тебя нет другого выхода. Без меня ты ее не найдешь, а без нее тебе крышка.
— А какие у меня гарантии, что ты сейчас не сбежишь с девчонкой и деньгами?
— А на что она мне? Я не мать Тереза и в чужие дела вмешиваться не люблю. Тем более бесплатно. Да и чревато это: вон в кои-то веки решила Ольге бесплатно помочь — и теперь расхлебываю. Нет уж, деньги на мой счет, завтра в восемь часов вечера я передаю вам девчонку, а остальное меня не интересует.
— И не жалко тебе подругу? — зачем-то поинтересовался Кольцов.
— Во-первых, она меня подставила, а во-вторых, при чем тут подруга? Да стали бы вы из-за Ольги устраивать эту кутерьму! Я же вижу — тут другие деньги, другой уровень. Какой — знать не хочу.
— Вот и умница, — сразу заюлил Кольцов, видимо, тоже не желавший впутывать в наши отношения «другой уровень», — только давай так: тысячу я тебе сейчас положу на счет, ты проверишь, а тысячу — как сделаем дело. Все-таки мне тоже нужны какие-то гарантии. Ладненько?
Мне уже было абсолютно все равно, голова болела все сильнее, меня мутило и хотелось побыстрее отсюда выбраться. Поэтому я кивнула головой, продиктовала Кольцову свой счет и сказала: