– Дать-то дал, – зачем-то оглянувшись по сторонам, понизил голос татарин. – Так ведь и мы не дураки, ага! Я слыхал, девки завтра в лес собираются – тут, недалече, к роще, рябины нарвать. У Амвросия вчера отпрашивались – я слыхал.
– Ну?! – Дрозд с Лютенем заинтересованно переглянулись. – И собирались, и что с того?
– Ох, лю-уди, – Шафиров покачал головой, плоское лицо его искривила жестокая усмешка. – Так нам ведь завтра не в караул, не нести сторожу. Вот и полакомились бы – и рябиной… и девками. Они ведь не все пойдут – трое только. Как раз на нас троих. А девки красивые, ядреные, сами видели – кровь с молоком, якши!
Прищелкнув языком, татарин долил остатки браги и, подмигнув собутыльникам, спросил:
– Разве справедливо, когда у одних – красные девы, а у других – ничего?
– Знамо, несправедливо, – согласно протянул Дрозд. – Да ведь боязно: узнают – казнят! Девки-то молчать не будут.
– А мы сделаем так, чтоб замолчали. Навсегда, – тихо промолвил Шафиров. – Потом все на людоедов свалим – мол, они.
– Не поверят!
– Поверят! Почему нет? Людоеды казакам головы оттяпали… и мы девкам оттяпаем. После того, как…
– Верно! – Лютень Кабаков охотно подхватил идею. – Хорошо придумал, Исфак!
– Хорошо, да не очень. – Опасливо ежась, Карасев допил брагу. – А вдруг да увидит кто?
– Не увидит, – ухмыльнулся белобрысый. – Я продумал все. Завтра мы совсем в другое место отпросимся, пойдем в березняк, бересты на туеса нарвать. Пройдем, чтоб все видели… а уж оттуда, тихонечко – к рябинам да к девкам… Все хорошо сладим, ага! Только потом надо… ну, чтоб кровищи поболе было. Как там у людоедов!..
– Славно! – Лютень азартно потер руки. – Ну и славно же! Ужо душеньку-то потешу, ух!
Взгляд его маленьких, вспыхнувших лютым огнем глазок вдруг сделался таким диким и страшным, что невольно отпрянул не только трусоватый Дрозд, но и сам придумщик всего дела – татарин Исфак. Правда, быстро со своим испугом справился и еще больше подлил масла в огонь:
– Поймите ж вы: никто ничего не узнает, а мы потешимся. Неужель ты, Дрозд, бабу не хошь?
– Да хочу!
– А ты, Лютень?
– Ох, сказал бы я…
Если б плешивый сказал сейчас, чего он на самом деле хочет, скорее всего, слабый душонкою Карасев Дрозд отказался бы напрочь от всего этого дела, перебился бы как-нибудь и без баб, впервой ли? Догоняя с приятелями струги молодшего атамана, Лютень не только о златом идоле думал, но и кое о чем другом. Знал уже хорошо, что место палача в ватаге Ивана Еремеева давно пустует, и вот это-ту немалую должность Кабаков и надеялся занять – ибо кому еще-то? Разве ж тут такие мастера есть, чтоб кнутом могли, ежели надо, враз перешибить человеку хребет, а ежели не надобно – то просто так постегать, до крови, до утробного крика, до губ искусанных? Крики, боль, страх – вот что притягивало Лютеня издавна, вот что манило, вот в чем он был мастак. Вот и в ватаге хотел так же… да не понадобился, за что, оправдывая свое прозвище, и затаил на молодого атамана самую лютую злобу, такую, что сводило скулы да хотелось все вокруг крушить и бить, бить, бить! Так, чтобы на разрыв кожу… до хребта!
– Ай, Исфак, славное ты задумал дело!
Шафиров ухмыльнулся – как он ненавидел сейчас этих урусутских девок! И казаков ненавидел… помнил Казань. Почти тридцать лет прошло, а вот поди ж ты – помнил. И как мчались урусуты стальной лавою у Арских ворот, как жгли, убивали, мучили… Исфак до сих пор иногда в холодном поту просыпался, благодарил Всевышнего, что от лютой смерти упас.
– Ой, девы, денек-то сегодня какой выдался! – выглянув в дверь, Настя прищурилась от бьющего прямо в глаза солнца.
Каштановые, с золотистыми прядями, волосы ее уже отросли, но все же еще коротки были для кос, вот девушка и не заплетала – стеснялась… или ей простоволосой ходить нравилось? Да посматривать вокруг этак с вызовом… Не на всех посматривать, на одного – на Ивана. Запал молодой атаман в душу прекрасноокой деве, да так запал, что и не выгнать… да и не очень-то хотелось гнать-то! Настя прекрасно знала, что и она нравится этому сильному и красивому парню с белесым шрамом на правом виске – от стрелы отметиной. Слава богу, мимо прошла стрела-то, лишь чиркнула – Господь упас! А если б не упас, если бы… Кого тогда Настя теперь любила бы? Любила, любила, хоть и сама себе в этом боялась признаться… А вот интересно – Иван-то любит? Или просто так все? Просто соблазнить хотел… да нет, не похоже! Вон, когда смотрит – очи какие у него бездонные, вроде и светлые, а с неким темным отблеском грозовым. Ах, Иване, Иване, молодой казак…
– О чем, подружка, задумалась? – спросила, подойдя, рыженькая Авраама. – Небось, о воеводе нашем?
Кто-то из девушек тут же поддакнул:
– Ага, ага!
– Да ну вас, – потупив глаза, обернулась Настя. – Кто бы говорил! Да и вообще ничего промеж нами такого нету.
– Ага, ага, нету. Ой, девоньки, держите меня, сейчас от смеха помру.
Девушки засмеялись, и черноокая Катерина – статная, с бровьми собольими и длинной толстой косою – махнула на них рукой, прикрикнула:
– Окститесь, девки. Нам ли о парнях спорить? Их, парней-то, эвон – сотня целая. Чай, на всех хватит, не подеремся авось.
Тут и Настя засмеялась:
– То-то была бы потеха, коли б подралися! Так и представляю, как мы с Авраамкой друга дружку мутузим, а ты, Катька, Онисье в волосья вцепилась! А казачины вокруг собрались, смотрят… То-то веселье!
– Да ну тебя! – обиженно молвила Катерина. – Вечно что-нибудь этакое удумаешь.
– Да не обижайся ты, Катя! Я ж не со зла.
– Знаю, что не со зла. Но все равно обидно.
– Настюха, дверь-от прикрой – студено!
– Студено? – Настя все же закрыла дверь, как просили, да сразу в темноте и бросила: – Разве ж это студено? Что вы, зим не помните? Бывало, и птицы на лету замерзали.
– А бывало и тепло, – возразила Катя. – Как вот сейчас. Батюшка как-то рассказывал: когда царь-государь наш Иван Васильевич во первый раз на Казань походом хаживал, такая зима стояла, что Волга-река ото льда вскрылась! Вот вам и зимушка.
– Ой, девы, – потягиваясь, поддержала беседу рыженькая Авраама. – Такой теплой зимы, как тут, я и не упомню. Глядите-ка: солнце на небе, вроде бы и мороз должен быть, а тепло, как весной, перед Пасхой. У нас дома, бывало, по весне как зачнут хороводы…
Девушка вдруг осеклась, замолчала… всхлипнула:
– Господи-и-и… и когда ж мы домой возвернемся? Когда казаки идола своего златого добудут?
– Думаю, что того скоро надобно ждать, – утешила подружку Настя, уселась на лежак рядом, погладила рыженькую по голове. – Ничего, не плачьте, девоньки. Летом казаки уж всяко добудут свое идолище поганое. А там – и домой. По рекам, по зимникам – не так и далече.