– Не знаю. Просто… громкий, – дополнил я, а они все смотрели на меня так, будто я им еще сейчас что-то скажу.
В наступившей тишине слышались ритмичные щелчки: миссис Барбур, нагнув голову, потихоньку проверяла почту на своем “блэкберри”.
Моррис прокашлялся.
– А запах?
– То есть?
– Ты никакого странного запаха не почувствовал перед взрывом?
– Нет, вроде нет.
– Совсем никакого? Уверен?
Пока шел допрос – одно и то же, по кругу, иногда они слегка меняли вопросы, чтобы сбить меня с толку, иногда – подбрасывали новые, я все крепился и стоически ждал, когда же они доберутся до картины. Придется просто признать все как есть и смириться с наказанием, уж неважно каким (но наверняка внушительным, раз уж я вот-вот перейду под опеку государства).
Пару раз я так напугался, что чуть все не выболтал. Но чем больше вопросов они задавали (где я был, когда получил удар по голове? Видел ли я кого-то, говорил ли с кем-то, пока спускался вниз?), тем яснее становилось – они вообще не знают, что со мной было: ни в каком я был зале, когда взорвалась бомба, ни как я выбрался из здания.
У них был план здания, но комнаты на нем были пронумерованы, а не подписаны – Галерея 19А и Галерея 19В – лабиринты из букв и цифр до числа 27.
– Ты здесь был, когда раздался первый взрыв? – спросил Рэй, тыча в план. – Или здесь?
– Не знаю.
– Подумай, не спеши.
– Я не знаю, – повторил я немного истерично.
Схема выглядела как-то путано, компьютерно – будто рисунок из видеоигры или реконструкция гитлеровского бункера, которую я как-то видел на канале “История”, я в ней, если честно, ничего не понимал, да и помнил музей совсем по-другому.
Он ткнул в другое место.
– Вот этот квадрат, – сказал он, – Вот здесь были картины. Понимаю, все комнаты похожи друг на друга, но, может, ты помнишь, как далеко ты был от этого места?
Я с отчаянием глядел на схему и ничего не отвечал. (Отчасти план казался мне таким незнакомым потому, что на нем была изображена та часть здания, где нашли тело мамы – очень далеко от того места, где я был, когда взорвалась бомба, – хоть это я понял гораздо позже.)
– И ты никого не видел, когда выходил? – ободряюще повторил Моррис то, что я им уже и так сказал.
Я покачал головой.
– И ничего не помнишь?
– Ну, помню – накрытые трупы. Оборудование везде валялось.
– И с места взрыва никто не уходил? Не входил?
– Я никого не видел, – упрямо повторил я. Это мы уже проходили.
– И ты не видел ни спасателей, ни пожарных?
– Нет.
– Тогда, похоже, мы установили, что как раз, когда ты очнулся, им велели покинуть здание. Выходит, с момента взрыва прошло где-то от сорока минут до полутора часов. Как думаешь, похоже на правду?
Я вяло пожал плечами.
– Это да или нет?
Глядя в пол:
– Не знаю.
– Что – не знаешь?
– Не знаю, – снова сказал я, и наступила такая затяжная и неуютная тишина, что я даже боялся – вот-вот разревусь.
– А второй взрыв ты слышал?
– Простите, что перебиваю, – сказал мистер Биман, – но это действительно так необходимо?
Задававший мне вопросы Рэй обернулся к нему:
– Что, простите?
– Мне не слишком ясно, зачем заставлять его снова все это переживать.
Моррис сказал – старательно нейтральным тоном:
– Мы расследуем преступление. Наша работа – выяснить, что там произошло.
– Да, но есть же у вас какие-то другие способы для таких проверок. Я-то думал, что там все везде утыкано камерами.
– Само собой, – ответил Рэй довольно нелюбезно. – Только вот через пыль и дым камеры смотреть не умеют. Или если их взрывом к потолку развернуло. Так, ладно, – сказал он, со вздохом откидываясь обратно. – Ты говорил про дым. Пахло дымом или ты его видел?
Я кивнул.
– Пахло или видел?
– И то, и другое.
– А как думаешь, с какой стороны шел дым?
Я хотел было снова сказать, что не знаю, но мистер Биман еще не все сказал, что хотел:
– Прошу прощения, но в таком случае я никак не пойму, в чем смысл камер наблюдения, если они не срабатывают в экстренных ситуациях, – произнес он, обращаясь в целом ко всем присутствовавшим. – В наш-то век технологий, в месте, где столько шедевров…
Рэй резко вскинул голову, будто хотел огрызнуться, но стоявший в углу Моррис поднял руку и ответил:
– Мальчик – важный свидетель. Система наблюдения не рассчитана на подобные происшествия. А теперь простите, сэр, но если вы и дальше будете своими комментариями прерывать беседу, нам придется попросить вас выйти.
– Я здесь, чтобы защищать права этого ребенка. Задавать вопросы – мое право.
– Только если вам кажется, что ему причиняют вред.
– Надо же, это мне и показалось.
Услышав это, Рэй крутнулся на стуле.
– Сэр! Если вы и дальше будете препятствовать нашей работе, – сказал он, – вам придется покинуть комнату.
– У меня нет намерений вам препятствовать, – сказал мистер Биман после напряженной паузы. – Уверяю вас, у меня и в мыслях такого не было. Давайте, продолжайте, пожалуйста, – он раздраженно махнул рукой. – Разве смогу я вас остановить?
И снова потянулись вопросы. Откуда шел дым? Какого цвета была вспышка? Кто входил и выходил из галереи непосредственно перед взрывом? Не заметил ли я чего необычного до или после взрыва, ну хоть что-то? Они показывали мне фотографии – невинные отпускные лица, я никого не узнал. Паспортные снимки азиатских туристов и пожилых людей, матери и прыщавые подростки улыбаются себе на голубом студийном фоне – обычные, незапоминающиеся лица, от которых в то же время так и тянуло горем. Потом мы опять вернулись к плану. Может, я попробую, ну еще разочек, показать на схеме, где я был? Здесь или здесь? А может, здесь?
– Не помню, – повторял и повторял я, отчасти потому, что и впрямь мало что помнил, отчасти потому, что был напуган и только и ждал, когда же этот разговор закончится, и еще потому, что в комнате стояла ощутимая атмосфера беспокойства, нетерпения – похоже, остальные взрослые уже решили про себя, что ничего я не знаю и потому надо бы от меня отстать.
И вдруг, не успел я и опомниться, все – конец.
– Тео, – сказал Рэй, встав и опустив свою мясистую лапу мне на плечо. – Спасибо тебе, дружище, за то, что согласился нам помочь.
– Да ладно, – сказал я, растерявшись от того, как резко все закончилось.