Но пропали не только сережки. После того как он сам исчез, выяснилось, что вместе с ним исчезли и кое-какие другие вещи – деньги и несколько старинных монет, принадлежавших еще маминому отцу; мама тогда поменяла замки и предупредила Чинцию и швейцаров, чтоб не пускали его в квартиру, если он появится, пока она на работе. Теперь, конечно, все переменилось, и никто больше не мог помешать ему войти в дом, рыться в ее вещах и делать с ними все, что ему заблагорассудится, и пока я стоял перед ним, придумывая, что же, блин, ему ответить, в голове у меня проносились десятки мыслей, и в первую очередь я думал о картине. Неделями напролет я каждый день все думал – зайду туда, возьму картину, придумаю что-то, но все откладывал и откладывал, а теперь вот он появился.
Отец все тянул передо мной губы в улыбке:
– Ну что, дружище? Поможешь нам?
Может, он и бросил пить, но застарелый голод по вечернему стаканчику так и проступал из него, шершавый, как наждак.
– У меня ключей нет, – сказал я.
– Ну и ладно, – быстро нашелся отец, – вызовем слесаря. Ксандра, дай-ка телефон.
Я лихорадочно соображал. Нельзя, чтобы они без меня заходили в квартиру.
– Хозе или Золотко нас могут впустить, – сказал я. – если я с вами схожу.
– Отлично, – сказал отец, – тогда идем.
По его тону я заподозрил, что мое вранье про ключ (который был надежно спрятан у Энди в комнате) он раскусил. И я знал, что он не в восторге от того, что придется привлекать к этому швейцаров, потому что большинство работавших в нашем доме парней отца ни в грош не ставили, потому что слишком уж часто видели его в стельку пьяным. Но я глядел на него так бесстрастно, как только мог, и наконец он пожал плечами и отвел глаза.
18
– Hola, Jose! [26]
– ¡Bomba! – воскликнул Хозе, счастливо отпрыгнув назад, едва завидел меня на дорожке, из всех швейцаров он был самый молодой и бодрый, вечно норовил улизнуть до конца смены и поиграть в парке в футбол. – Тео! ¿Qué lo que, manito? [27]
От его беззаботной улыбки меня с размаху отбросило назад в прошлое. Все было прежним: зеленый козырек, желтушный навес, все та же заросшая грязью лужица в просевшем тротуаре. Стоя перед дверьми ар-деко, ослепительно-никелевыми, изрезанными лучами абстрактного солнца – такие двери в фильме 30-х годов могли толкать ретивые газетчики в Федорах, – я вспомнил, сколько раз я заходил в холл и сталкивался с мамой, которая, поджидая лифт, разбирала почту. Она только-только зашла с работы, на каблуках, с портфелем, в руках – букет цветов, который я послал ей в честь дня рождения. Нет, ты представляешь? Мой тайный поклонник снова дал о себе знать.
Хозе перевел взгляд на отца и державшуюся чуть поодаль Ксандру.
– Здрасте, мистер Декер, – сказал он чуть более официальным тоном, ответив через мою голову на его рукопожатие: вежливо, но без особой радости. – Рад вас видеть.
Отец, надев свою Приятнейшую Улыбку, начал было ему отвечать, но я так разнервничался, что перебил его:
– Хозе, – по пути сюда я старательно вспоминал весь свой испанский, повторяя в уме, что надо сказать, – mi papâ quiere entrar en el apartamento, le necesitamos abrir la puerta [28] , – и затем, быстро вбросил вопрос, который сложил по пути сюда: – ¿Usted puede subir con nosotros? [29]
Хозе бросил быстрый взгляд на отца с Ксандрой. Он был огромным симпатичным доминиканцем, чем-то напоминавшим молодого Мохаммеда Али – добряк, сплошные шутки-прибаутки, но чуешь, что с ним лучше не связываться. Однажды, разоткровенничавшись, он задрал свой форменный пиджак и показал мне шрам от ножа на животе, сказав, что получил его в уличной драке в Майами.
– Рад помочь, – непринужденно ответил он по-английски. Смотрел он на них, но я понимал, что обращается он ко мне. – Отведу вас. Все в порядке?
– Да, в норме, – сухо ответил отец.
Это он настоял на том, чтоб я в качестве иностранного языка выбрал испанский, а не немецкий (“тогда хоть кто-то у нас в семье сможет общаться с этими сраными швейцарами”).
Ксандра, которую я про себя уже начал считать качественной идиоткой, нервно хихикнула и сказала быстро, глотая слова:
– Да, все ок, но перелет нас укатал. Из Вегаса лететь далеко, и мы еще… – она закатила глаза и повертела пальцами, изображая отходняк.
– Правда? – спросил Хозе. – Сегодня? В Ла Гуардию прилетели?
Как и все швейцары, он отлично умел поддержать светскую беседу, особенно о погоде или пробках и о том, как лучше добираться в аэропорт в час пик.
– Слышал, там сегодня сплошные задержки, что-то неладное с погрузчиками багажа, профсоюз, что-то такое, верно?
Всю дорогу наверх, пока мы ехали в лифте, из Ксандры лился непрерывный, взбудораженный треп: и как же грязно в Нью-Йорке после Лас-Вегаса (“Да, признаюсь, на Западе почище будет, по ходу я этим избалована”), и какой протухший у нее был в самолете сэндвич с индейкой, и как стюардесса “забыла” (Ксандра пальцами делает кавычки) принести ей пять долларов сдачи за заказанный Ксандрой бокал вина.
– Ох, мэм, – сказал Хозе, выходя из лифта и покачивая головой со свойственной ему наигранной серьезностью, – нет ничего хуже этой самолетной еды. Еще надо спасибо сказать, если вообще покормят. Хотя я вам вот что скажу про Нью-Йорк. Еда тут отличная. Отличная вьетнамская кухня, кубинская, индийская…
– Прямо вот всякое острое терпеть не могу.
– Ну, что хотите тогда. У нас все есть. Segundito [30] , – он поднял палец и принялся отыскивать в связке нужный ключ.
Замок громыхнул основательно – щелк! – въевшийся, нутряной в своей правильности звук. Хоть воздух в квартире, куда долго никто не заходил, был спертым, меня чуть не расплющило неукротимым запахом дома: книг, старых ковриков, средства для мытья полов с лимонным ароматом, мирры темных свечей, которые она купила в “Барнис”.
Сумка из музея так и стояла на полу, возле софы – там, где я ее оставил, сколько уж теперь недель назад? Плохо соображая, я метнулся мимо Хозе в квартиру и схватил сумку, пока швейцар – как будто невзначай перекрыв дорогу закипающему отцу – стоял в дверях, скрестив руки на груди и слушая Ксандру. Его невозмутимый, но слегка отсутствующий взгляд был похож на тот, с каким он однажды морозной ночью практически затаскивал отца наверх, когда тот так напился, что где-то потерял пальто.