24
– Ну, может, перемена обстановки пойдет тебе на пользу, – сказал Хоби, когда я навестил его перед отъездом. – Даже если обстановку выбирал не ты.
Для разнообразия мы с ним ужинали в столовой, сидели рядом на уголке стола, за которым легко можно было усадить человек двенадцать – растворялись в густой темноте серебряные кувшины и завитушки. И все равно было здорово похоже на наш последний вечер в старой квартире на Седьмой, когда мы с мамой и отцом сидели на коробках и ели китайскую еду, взятую навынос.
Я молчал. Я страдал и от того, что решился страдать втайне, сделался неразговорчивым. За эту беспокойную неделю, когда квартиру опустошали, а мамины вещи складывали и рассовывали по коробкам, чтоб потом распродать, я истосковался по темноте и покою дома Хоби, по его захламленным комнатам и запаху старого дерева, по чайным листьям и табачному дыму, по мискам с апельсинами на буфете и подсвечникам, иззубренным от потеков свечного воска.
– Я про твою маму… – он деликатно помолчал. – А так начнешь все заново.
Я разглядывал еду на тарелке. Он приготовил карри из барашка с лимонно-желтым соусом, который на вкус был скорее французским, чем индийским.
– Не боишься, нет?
Я поднял на него глаза:
– Чего – не боюсь?
– С ним жить.
Я пораздумывал над этим, разглядывая тени у него за спиной.
– Нет, – ответил я, – да нет.
Уж не знаю почему, но с тех пор, как отец вернулся, он как-то подрасслабился, смягчился. Вряд ли это было связано с тем, что он бросил пить, потому что обычно, когда отец был в завязке, он, наоборот становился неразговорчивым и прямо на глазах раздувался от жалости к себе, срываясь по таким пустякам, что я старался держаться от него подальше.
– А ты еще кому-нибудь сказал про то, что мне рассказывал?
– Про?..
В замешательстве я снова опустил голову и сунул в рот кусочек карри. Вообще было очень вкусно, особенно если смириться с тем, что это совсем не карри.
– Похоже, он больше не пьет, – сказал я, помолчав. – Вы ведь об этом? Похоже, ему лучше. Так что… – я неловко смолк. – Ну, в общем.
– А как тебе его подружка?
Над этим тоже пришлось подумать.
– Не знаю, – признался я.
Хоби дружелюбно молчал, не сводя с меня глаз, потянулся за бокалом вина.
– Ну, я ее вообще не знаю. Вроде ничего. Не пойму, что он в ней нашел.
– Ну а почему бы и не найти что-то?
– Ну-у…
Я и не знал, с чего начать. Отец умел очаровывать, как он говорил, “дам” – открывал им двери, в разговоре то и дело легонько касался их рук, я видел, как женщины буквально вешались ему на шею, и холодно наблюдал за этим, поражаясь тому, что кто-то попадается на такую очевидную уловку. Это как смотреть на детей, которых дурачит второсортный фокусник.
– Не знаю даже. Наверное, ему кажется, что она посимпатичнее, типа того.
– Если она хороший человек, то внешность не так уж и важна, – сказал Хоби.
– Да, она не то чтобы хороший человек.
– О, – и потом: – А как, похоже, что им хорошо вместе?
– Не знаю. Ну… да, – признал я. – Он вроде как не злится больше все время. – Я чувствовал, как на меня так и давит тяжесть невысказанного вопроса Хоби. – Ну и приехал же он за мной. То есть он мог бы и не ехать. Так и сидели бы там, если б я им был не нужен.
Больше мы на эту тему не говорили и ужин закончили, беседуя о другом. Но когда я уже уходил, когда мы шли по увешанному фотографиями коридору – мимо комнаты Пиппы, где горел ночник и в изножье ее кровати спал Космо, он, открывая мне дверь, сказал:
– Тео!
– Да?
– У тебя есть мой адрес и мой телефон.
– Да, есть.
– Ну хорошо, – казалось, что ему так же неловко, как и мне. – Желаю удачно добраться. Береги себя.
– И вы себя, – ответил я.
Мы посмотрели друг на друга.
– Ну, ладно.
– Ладно. Тогда доброй тебе ночи.
Он отворил дверь, и я покинул его дом – навсегда, как я тогда думал. Но, хоть я не знал тогда даже, увижу ли его еще хоть раз, насчет этого я ошибся.
Когда всех сильнее мы – кто отшатнется назад?
Когда веселее – кто валится наземь от хохота?
Когда мы дрянь дрянью – что они могут нам сделать?
АРТЮР РЕМБО
1
Поначалу я решил оставить чемодан в багажной комнате нашего старого дома – под надежным присмотром Хозе и Золотка, но чем ближе был день отъезда, тем больше я нервничал, пока наконец, в самую последнюю минуту не решил вернуться, придумав причину, которая теперь мне кажется ужасно тупой: торопясь поскорее вынести картину из квартиры, я покидал в чемодан кучу разных вещей, в том числе и большую часть летней одежды. Поэтому накануне того дня, когда отец должен был забрать меня от Барбуров, я кинулся на Пятьдесят седьмую, думая вытащить из чемодана сверху пару рубашек поприличнее.
Хозе не было, вместо него незнакомый плечистый парень (Марко В., если верить бейджику) преградил мне дорогу недобрым упертым взглядом не швейцара даже, а скорее охранника.
– Простите, чем могу помочь? – спросил он.
Я объяснил про чемодан. Но парень, изучив журнал записей – поводив мясистым пальцем по колонкам с цифрами, не торопился снимать сумку с полки.
– И ты оставил сумку тут – почему? – с сомнением спросил он, почесывая нос.
– Хозе разрешил.
– А квитанция есть?
– Нет, – ответил я, растерявшись.
– Ну, тогда ничем не могу помочь. В записях ничего нет. И кроме того, мы не берем на хранение вещи у тех, кто тут не живет.
Я достаточно тут прожил, чтобы знать, что это неправда, но спорить с ним не собирался.
– Послушайте, – сказал я, – я жил здесь. Я знаю Золотко, знаю Карлоса, всех тут знаю. Я… ну ладно вам, – сказал я после равнодушной вязкой паузы, когда я уловил, что он теряет ко мне всякий интерес. – Если вы меня туда отведете, я вам покажу этот чемодан.
– Нет, извини. Туда разрешен вход только жильцам и тем, кто здесь работает.
– Это брезентовый чемодан, на ручке – ленточка. И вон моя фамилия написана, видите? Декер, – в доказательство я тыкал пальцем в ярлычок, который еще не отлепили от нашего почтового ящика, и тут с перерыва вернулся Золотко.
– Эй! Кто к нам пришел! Я этого парнишку знаю, – сказал он Марко В. – Знал его еще когда он во-от таким был. Что случилось, Тео, друг?