(“Жопа болит”, – жаловался Борис, потирая зад и проклиная металлические сиденья в школьном автобусе.) Я же от торчания в бассейне покрылся веснушками с головы до ног, от хлорированной воды в волосах, которые стали еще длиннее, проступили светлые пряди, и чувствовал я себя в целом неплохо, хотя тяжесть в груди так никуда и не делась, а из-за того, сколько мы жрали сладкого, задние зубы у меня начали гнить. Но, если этого не считать, то я был в порядке. Так – вполне себе счастливо – время и шло, но затем, почти сразу после того, как мне исполнилось пятнадцать, Борис повстречал девчонку, которую звали Котку, – тут-то все и переменилось.
Это имя – Котку (“Котыку” по-украински) делает ее интереснее, чем она была на самом деле, но это не настоящее ее имя, а прозвище (по-польски это означало “Котик”), которое ей придумал Борис. Фамилия ее была Хатчинс, звали ее, впрочем, тоже как-то типа Кайли, Кейли или Калли, и жила она в округе Кларк, штат Невада, всю свою жизнь.
Хоть она и училась в нашей школе всего классом старше, лет ей было гораздо больше нашего – на целых три года больше, чем мне. Борис, похоже, давно ее заприметил, но я об этом ничего не знал до тех пор, пока как-то вечером он не сказал, развалившись на кровати у меня в ногах:
– Я влюбился.
– Да? И в кого?
– В эту телочку с обществознания. У которой я травы прикупил. Прикинь вообще, ей уже восемнадцать! Господи, такая красотка.
– У тебя трава есть?
Дурачась, он напрыгнул на меня и ухватил за плечо – знал мое слабое место, сразу под лопаткой – туда всего и надо было нажать пальцами, чтоб я заорал. Но я был не в духе и врезал ему как следует.
– Ой! Блин! – сказал Борис, откатываясь назад, потирая челюсть. – Ты чего?
– Надеюсь, больно было, – ответил я. – Так где трава-то?
И больше мы про Борисов любовный интерес не разговаривали, ну в тот день – точно нет, но потом, пару дней спустя, выхожу я с математики и вижу – он возле шкафчиков стоит, навис над этой девчонкой. Для своего возраста Борис был не слишком высоким, но девчонка была вообще крошечная, хоть и старше нас: грудь плоская, бедра тощие, высокие скулы, лоб блестит, а лицо – резкое, заостренное, треугольничком.
Нос проколот. Черная майка-алкоголичка. На ногтях – облупившийся черный лак, волосы выкрашены черно-рыжими перьями, глаза – пустые, яркие, голубоватого цвета хлорированной воды – жирно подведены черным карандашом. Симпатичная, конечно – вообще, очень даже секси, но от взгляда, которым она меня окинула, мне сделалось слегка не по себе – так смотрят хамоватые кассиры в забегаловках или стервозные няньки.
– Ну, что скажешь? – нетерпеливо спросил Борис, когда нагнал меня после уроков.
Я пожал плечами:
– Симпатичная. Ну вроде.
– Вроде?
– Слушай, Борис, ну выглядит она на все двадцать пять.
– Я знаю! Круто! – одурело сказал он. – Восемнадцать лет! Совершеннолетняя взрослая! Бухло купить – проблем нет! И она тут всю жизнь прожила, знает, где возраст не спрашивают.
2
Хэдли, общительная деваха в куртке с эмблемой школьной спортивной команды – мы вместе сидели на истории Америки – сморщила нос, когда я ее спросил про Борисову тетку.
– Эта? – переспросила она. – Шлюшка еще та.
Джан, старшая сестра Хэдли, училась в одном классе вместе с этой Кайлой, или Кейли, или как ее там звали.
– А мамаша, я слышала, так вообще настоящая прям проститутка. Друг твой пусть поаккуратнее там, а то подхватит какую-нибудь заразу.
– Ого, – сказал я, поразившись тому, с какой ненавистью она это произнесла, хотя чему тут было удивляться.
Хэдли была из семьи военных, состояла в школьной команде по плаванию и пела в школьном хоре, и семья у нее была нормальная – трое детей, веймарская легавая по кличке Гретхен, которую Хэдли притащила из Германии, отец, который орал на нее, стоило ей прийти домой позже комендантского часа.
– Без шуток, – сказала Хэдли. – Она готова мутить с парнями других девчонок, с другими девчонками – да с кем хочешь. И еще травку, похоже, курит.
– А-а, – ответил я. По мне, так ни один из перечисленных пунктов не был очень уж серьезной причиной для того, чтоб не любить Кайли или как там ее, еще и потому, кстати, что мы с Борисом и сами в последнее время пристрастились к конопле. А вот что меня по-настоящему тревожило, так это то, как Котку (я все звал ее Борисовой кличкой, потому что никак не мог вспомнить, как же ее зовут-то) буквально за один день полностью завладела Борисом.
Сначала в пятницу вечером у него были дела. Потом дела у него были все выходные – и не только вечером, и днем тоже. Еще немного и началось – Котку то, Котку сё, и не успел я опомниться, как вот мы уже с Поппером ужинаем и смотрим телик в полном одиночестве.
– Ну правда же она офигенная? – снова спросил меня Борис, после того как впервые привел ее ко мне домой – вечер тогда не задался совсем, потому что сначала мы укурились так, что не могли и с места двинуться, а потом они принялись кувыркаться на диване в гостиной, а я сидел к ним спиной и пытался сосредоточиться на повторе “За гранью возможного”. – Ты что скажешь?
– Эээ, ну-у… – Что он хочет, чтоб я сказал? – Ты ей нравишься. Сто пудов.
Он заерзал на месте. Мы сидели во дворе, возле бассейна, хотя на улице было слишком прохладно и ветрено, не искупаешься.
– Нет, серьезно! О ней ты что думаешь? Говори правду, Поттер, – сказал он, когда я замялся.
– Не знаю, – неуверенно ответил я, а затем – потому что он так и продолжал на меня глядеть – добавил: – Честно? Ну не знаю, Борис. Какая-то она…бедовая.
– Да? А это плохо?
Спрашивал он с искренним любопытством – никакой злобы, никакого сарказма.
– Ну, – сказал я, растерявшись, – может, и нет.
Борис, разрумянившись от водки, приложил руку к сердцу.
– Я люблю ее, Поттер. Честно. Она – самое настоящее, что было у меня в жизни.
Мне стало так неловко, что я аж отвернулся.
– Сучка тощая! – счастливо выдохнул Борис. – Обнимешь ее, такая она костлявая, такая легенькая. Будто воздух. – Странно, но Борис обожал Котку ровно за те качества, которые меня в ней как раз отталкивали: за ее поджарое тело дворовой кошки, за ее облезлую, алчную взрослость. – А какая она смелая, какая мудрая – сердце у нее какое доброе! Мне только и надо, что на нее смотреть и защищать от этого Майка. Понимаешь?
Я тихонечко налил себе еще водки, хотя особо и не хотелось. Вся эта бодяга с Котку смущала меня вдвойне еще и потому, что – как мне рассказал сам Борис с отчетливой гордостью в голосе – у Котку уже был парень, двадцатишестилетний мужик по имени Майк Макнатт, который ездил на мотоцикле и работал в компании по чистке бассейнов.
– Отличненько, – сказал я, когда Борис вывалил мне эти новости. – Надо его к нам вызвать, поможет с бассейном.