Эрмеара позволила ему быть главным, как в их самые первые ночи, и с нарастающим восторгом вдруг поняла, что ей это нравится. Нравится плавиться от томительно нежных, неторопливых ласк, не сдерживая тихих стонов и не пытаясь перехватить инициативу. Нравится покорно выгибаться навстречу, прижиматься теснее, ощущать Данри каждой клеточкой, горящей от желания. Обнимать его, зарываться пальцами в мягкие пряди, притягивая голову ещё ближе. Задыхаться от долгих чувственных поцелуев, двигаться в одном с ним ритме, стремительно поднимаясь в радужную высь, чтобы там вместе рассыпаться на тысячу осколков, раствориться в наслаждении и замереть рядом с блаженной улыбкой на припухших губах.
Сердце ещё бьётся с перебоями, в ушах звучит эхо хриплого стона Данри, прозвучавшего почти одновременно с её собственным, а в душе разливается умиротворение и тихая радость. Эрми прикрыла глаза, слушая, как постепенно успокаивается дыхание фаворита, и ладонью ощущая быстрый стук его сердца. Говорить не хотелось, было хорошо просто вот так лежать на его плече, чувствовать, как он обнимает, и понимать – сегодня произошло что-то очень важное между ними. И что-то изменилось в её душе. Эрмеара тихонько погладила грудь Дана и выдохнула ему в шею:
– Отпускаю…
И так легко оказалось сказать это единственное важное слово, гораздо легче, чем она недавно думала. Даже не глядя на лицо Кинаро, Эрми знала, что он улыбнулся.
– Спасибо, – такой же тихий ответ, и макушки коснулись его губы. – Спи, маленькая.
Тенрил тоже так её называл, мелькнула у королевы мысль – последняя перед тем, как она уснула.
…За всеми волнениями сегодняшнего вечера Эрмеара так и не вспомнила о флакончике из тёмного стекла, который стоял на прикроватном столике. Сначала она была слишком расстроена, а потом как-то не до этого стало. Хотя настойка Эйнерда уже отлично зарекомендовала себя тем, что её можно было принять и на утро после бурной ночи. И королева, и Дан прекрасно представляли последствия легкомысленности и рассеянности в таком важном вопросе, поэтому кто-то из них всегда вспоминал о настойке, пусть даже и за завтраком.