– Ничего не знаю, – ответил администратор. – Арендаторы съехали. Освобождаем площадь для других арендаторов.
Лемехов, пораженный, вновь стал набирать Верхоустина и Черкизова. Но теперь, вместо длинных гудков, жестяной женский голос сообщал: «Данный телефонный номер снят с обслуживания».
Он стоял ошеломленный, боясь сделать шаг. Мир, в котором он жил, еще недавно столь прочный и зримый, теперь превращался в пустоту. Все, к чему он приближался, на глазах разрушалось, оседало пылью. Если он коснется стены, она осядет тихим прахом. Если шагнет на лестницу, ступени провалятся, и нога уйдет в пустоту. Это было похоже на бред. Реальность, которую он создавал столь упорно и яростно, – стальные машины, людские радения, могучие свершения – все было мнимым. Великолепные машины, дерзкие замыслы, незыблемые дружбы – все осыпалось легкой бесцветной пылью, едва он хотел их коснуться рукой или мыслью.
Он смотрел на рабочих, протаскивающих через дверь рабочий стол, за которым обычно восседал Черкизов. Под ногами рабочих увидел газету. Растрепанная, истоптанная подошвами, она была раскрыта на странице, где он увидел свою фотографию, большую, почти во всю полосу. Фотограф вырвал мгновение, когда выступавший с трибуны Лемехов раскинул руки, растопырил пальцы, раздул щеки, воздел брови. Был похож на нелепую птицу, которая собиралась взлететь. Над фотографией красовалась надпись: «Павлин». Следовал текст статьи.
Лемехов подобрал газету и стал читать. Статья была написана известным либеральным журналистом Артуром Лемноном, тем самым, что был приглашен на учредительный съезд партии.
Лемнон писал:
«В нашем политическом птичнике обитают пернатые, которые с определенного момента начинают вдруг раздуваться. Живет себе никому не заметная птичка, клюет свои зернышки, и то ли не то зерно склевала, то ли не на ту ветку села, но вдруг начинает раздуваться. Вырастает зоб, который яростно квохчет. Вырастает клюв, которым можно убить. Раскрывается хвост, «что не можно глаз отвесть». Был так себе, Воробей Воробеич, а стал Павлин Павлиныч. К числу таких распушивших хвост павлинов относится Евгений Константинович Лемехов, вице-премьер, курирующий оборонную промышленность. Человек вполне себе заурядный, под стать обыкновенным российским чиновникам. Но вдруг он стал раздуваться, словно ему в одно место вставили насос. Он возомнил себя будущим президентом России и созвал свой партийный съезд. Партия его зовется «Победой», видимо в расчете на победу в президентской гонке. Патриарх приезжает на съезд и произносит речь, будто это Успенский собор и он на помазанника Лемехова возлагает шапку Мономаха. Участвуют в съезде создатели танков, подводных лодок и атомных бомб, а также казаки, приходские батюшки и офицеры спецслужб.
Что нас ждет, если президентом станет господин Лемехов? Смесь военщины и поповщины. Танки вместо масла, казачьи нагайки вместо художественных выставок, Закон Божий в школах и дикторы телевидения в офицерских мундирах на северокорейский манер.
Каковы же человеческие качества претендента на кремлевский кабинет господина Лемехова? Он набожен, ходит в храм и молится перед иконой «Божья Матерь Державная». Но при этом заточил жену в психиатрическую больницу и развлекается с актрисами, музыкантшами и балеринами. Он уверяет нас, что из России скоро прозвучит новое «слово жизни», но сам на охоте недавно убил медведицу и двоих ее медвежат. Кстати, ружье, из которого была убита медведица, подарил Лемехову крупный западный предприниматель, поставляющий станки для российских оборонных заводов. А постоянная патриотическая проповедь господина Лемехова находится в странной связи с дорогим особняком в Ницце, куда время от времени наезжает его патриотический собственник.
Весьма сомнительны достижения господина Лемехова при создании новых видов вооружения. По оценке экспертов, танки, самолеты и подводные лодки, о которых Лемехов рапортует народу, являются безнадежно устаревшими и не способны составить конкуренцию американским аналогам. Не дай бог, случится вооруженный конфликт и мы узнаем об «эффективном менеджере» Лемехове по числу погибших летчиков, танкистов, подводников.
Таким образом, скромный воробей, клюющий зернышки со стола президента Лабазова, превратился в раздутого павлина с радужным хвостом. Но он, видимо, забыл, что жареные павлины – любимое царское блюдо. И стол, с которого склевывал зернышки господин Лемехов, может быть украшен радужной, искусно зажаренной птицей».
Лемехов выронил газету. То место, куда она упала, превратилось в черный провал. Он летел вслед за газетой в пропасть, и ему вслед раздавался хохот Лемнона.
Лемехову казалось, что в мир, где он пребывал, просунулась огромная рука, жилистая, с набрякшими венами, в буграх и наростах, и сметает все, что он возводил с таким рвением и любовью. Он видел желтые ногти этой руки, черные тромбы в венах, вздутые мускулы. Видел дыру, в которую просунулась эта рука. Слышал рев ветра в этой черной дыре, куда рука убирала его упования и мечты, и кто-то незримый, чудовищный, чавкал, сжирая его жизнь.
У него больше не было любимого дела, не было друзей и соратников. От него отвернулись недавние обожатели и поклонники. Газеты, радиостанции, многочисленные блоги и интернет-издания глумились над ним и злорадствовали. Отовсюду высовывались жадные клювы и больно клевали, отщипывали живую плоть, добирались до печени, сердца. Он испытывал нестерпимую боль, бежал от этих клювов, но они настигали, пронзали. Все тонуло в клекоте, писках, хохоте. Оставалось единственное место, где можно было найти спасение. Возлюбленная, ненаглядная Ольга обнимет его, накроет шатром душистых волос, и он скроется в этом шатре от всех напастей. Заслонится волшебным покровом и забудется, измученный и спасенный. Прижмется губами к ее чудной руке, слушая переливы волшебной флейты, которая поведет его в несказанные дали, к цветущим садам, изумрудным горам, бирюзовым озерам.
Вечереющая Москва остывала после раскаленного дня, зажигала огни ресторанов, сверкала бульварами. Оплетенные гирляндами деревья напоминали хрустальные голубые вазы. Лемехов звонил Ольге. Стремился к ней всем сердцем.
– Это ты? – услышал он ее голос. – Вернулся?
– Любимая, мне нужно тебя увидеть.
– Я сейчас не могу. У меня репетиция.
– Мне очень нужно! Где репетиция?
– В джаз-клубе «Коломбо». На Фрунзенской набережной.
– Я к тебе еду.
– Ты сорвешь репетицию.
– У меня срывается жизнь! Буду ждать тебя у клуба на набережной!
Москва была как смуглый, спелый плод, переполненный терпким соком. Воздух был сладкий и приторный. Казалось, разрезали дыню, и она лежит, отекая медовой влагой. Лемехов стоял у гранитного парапета, чувствуя, как остывает дневной зной. Москва-река, темная, маслянистая, крутила золотые веретена огней, покачивала плавучие рестораны, стаи уток, проплывавшие речные трамвайчики. Хрустальный мост, перекинутый к Нескучному саду, казался бокалом, в котором кипело шампанское. Крымский мост был похож на крылатую железную птицу, отливавшую синевой. Синева начинала розоветь, становилась изумрудной, оранжевой. Птица была готова взлететь, сжимая в клюве блестящую реку. За рекой в Парке отдыха шумело гулянье, гремели аттракционы. Крутились карусели, раскачивалась ладья качелей, звенели «американские горки». Лемехов, окруженный огнями, запахом женских духов и сладких табаков, с нетерпением ждал Ольгу. Он приготовил ей изумрудное кольцо, купленное на восточном рынке. Представлял, как наденет кольцо на ее нежный палец. Драгоценный камень отразит Хрустальный мост, проплывающий кораблик и уток, темнеющих на золотом отражении.