– Возьмем ее, отец Матвей, – сказал бородатый Федор, – Богу решать, как с ней быть. Отсечь, как негодную ветку, и кинуть в огонь. Или взять в Царствие Небесное!
– Из-за нее никто не спасется, – сказал отец Матвей. – Да видно, от нее не отцепиться.
В избе было душно. Пылали свечи. Качались по стенам и потолку тени. Сверкала золотая епитрахиль. Сиял серебряный месяц в бороде священника.
Лемехов не понимал и не хотел понимать смутные намеки, ускользавшие смыслы увещеваний, назидания отца Матвея. Он был благодарен этим людям, которые приняли его в свой круг, открыли ему дверь среди глухой ночи, пустили в тепло, в свет свечей, в сиянье латунных окладов. Он чувствовал, что в его кромешном горе появилась таинственная воля, которая вела его по городам и селеньям, пересаживала из вагона в вагон и привела по ночной дороге в безвестное село. Усадила в избе на деревянную лавку.
На стене висели часы в старинном деревянном футляре, с римскими цифрами, с узорными часовой и минутной стрелками, с трепетаньем секундной стрелки, которая скользила по кругу, издавая стрекозиный шелест. Казалось, что все висящие на стене иконы, все алые бумажные розы, все многоцветные лампады окружают эти часы, как главную святыню, и белая эмаль циферблата напоминала божественный лик.
– Хочу, дорогие братья и сестры, открыть вам тайну этих часов. Вы не раз приступали ко мне с просьбой поведать эту тайну. И ты, Федор, и ты, Семен Семеныч. Но я откладывал, ибо время не наступило. Ибо есть времена, а есть сроки. И теперь времена кончаются и наступают сроки. – Отец Матвей поклонился часам, как кланяются образу. И все, кто находился в избе, повторили его поклон. И Лемехов, будто его колыхнул неслышный ветер, поклонился часам. – Часы эти принадлежали тамбовскому батюшке, который ездил в Петербург, и эти часы ему преподнес Иоанн Кронштадский. Сказал, даря: «Эти часы не я завел, и не я остановлю. Ты стой на молитве и смотри на часы. Они русское время и русские сроки укажут. Первый раз остановятся гневом Господним, который по нашим грехам остановит русское время. Потом они снова пойдут, когда Господь смилостивится и вернет России русское время. А потом совсем остановятся. Да так, что стрелки с часов опадут, и на них обозначится образ Божий».
Лемехов глядел на часы, слыша их стрекозиный шелест. Ему казалось, что в деревянном футляре прячется тайный клубочек, заложенный в этот футляр от Сотворения мира. Клубочек разматывается, выпуская наружу легкую паутинку. Стрелка в своем кружении сматывает время с клубка, и все, кто ни есть в избе, опутаны этой паутинкой. Существуют, пока она сматывается. Исчезнут, едва она оборвется.
– Первый раз часы встали, когда убили Государя Императора. Священник завернул часы в полотенце и спрятал на чердак. А к нему уже ломились враги рода человеческого. Страшно над ним измывались и умучили. Батюшка прославлен среди новомучеников. Часы достались племяннице, которая держала их в дому в память о дядюшке, благо красивым казался старинный деревянный футляр и узорные стрелки. Часы бесшумно стояли многие годы. Вдруг ночью женщина проснулась от тиканья. Зажгла свет, часы идут. А наутро объявили, что случилась победа над немцами. Господь в знак Победы вернул России русское время. Эти часы перешли ко мне по родству. И теперь они укажут, когда кончится время, опадут стрелки, а вместе с ними опадут звезды с неба и настанет конец света. И мы, братья и сестры, кому Господь уготовил спасение, понесем эти часы в пещеру и по ним станем следить, когда наступит последний срок, и кончится земное время, и вся грешная земная жизнь, и настанет жизнь вечная, где времени вовсе нет.
Отец Матвей восторженно сверкал очами. Вся его паства завороженно и молитвенно взирала на часы, словно ждала, когда замрет бегущая стрелка и за окнами избы начнут полыхать огни и зарницы, знаменующие скончание времен.
– А успеем, отец Матвей, дойти до пещеры? – спросила Елена. На ее увядшем пожелтевшем лице зардел румянец. – Как бы не опоздать?
– Не опоздаем, – ответил священник. – Мне ангел во сне указал, когда выходить. Сейчас и пойдем.
– А нас в пещере огонь не достанет? Она-то не больно глубокая, – спросил калека Егорушка, робея и зябко двигая худыми плечами.
– У входа пещеры встанет Ангел Господний и заслонит от огня. Снаружи все сгорит, леса, города, дороги, реки, само небо сгорит, а нас Ангел Господний заслонит от огня. И мы, какие есть, во плоти предстанем пред Господом, и он нас возьмет в свое царство.
– Больно страшно, отец Матвей, – глухо, с комом в горле, произнесла продавщица, бывшая узница Ирина. – Как наша деревня станет гореть, подумать страшно.
– Страшен Господь во гневе своем. – Отец Матвей воздел перст, и казалось, вокруг воздетого пальца засверкал раскаленный воздух. – Долго терпел Господь, милостивый и любвеобильный. Но кончилось терпение Господа, и он очистит мир от скверны метлой огненной, как хозяин очищает от мусора запущенный двор. Сперва упадет звезда Кровень, и мир запылает красным огнем, в котором сгорят все люди. Потом упадет Синь-звезда, и сгорят все звери, и птицы, и скот, и рыба в морях, и будет огонь синий. Потом упадет звезда Медынь, и в ее зеленом огне сгорят все камни, все горы, все океаны и реки, и сам воздух, и будет кругом пустота, и в этой пустоте уцелеет одна пещера, и мы, малое стадо, которое Господь возьмет в свое царство.
– Спаси и сохрани, – всхлипнул Семен Семеныч, обморочно заваливаясь и держась за стену.
– И будет пустота длиться тысячу тысяч лет, но для нас, закрывших глаза от страха, она покажется мигом единым. Потому что время исчезнет. А когда раскроем глаза, будет вокруг новая земля и новое небо. И дивные сады, и чудные леса, и несказанной красоты озера. И цветы, благоухающие медом. И птицы с золотыми перьями. И звери лесные с человечьими лицами. И каменья на земле, как адаманты, сапфиры и рубины, и каждый камень будет петь свою песню и славить Господа. И откроется дорога, как серебро. И по этой дороге выйдет Государь Император с Царицей, с царевнами и царевичем, окруженные сонмом святых, все в венках из белых роз. И возникнет среди полей золоченый трон, на который воссядет Царь. И призовет нас к себе и усадит на цветах вокруг трона. И начнется новое царство. Отец Матвей восхищенно сиял. Казалось, кто-то невидимый, залетев в ночную избу, подсказывал ему восхитительные видения, и он рисовал своей пастве божественные картины.
Лемехова не изумляла проповедь священника о конце света. Она не казалась ему фантастичной. Он уже пережил конец света, пережил пожар, спаливший его землю и небо, все, что он любил и чем спасался. Три зловещих звезды упали в его жизнь и сожгли его ценности, и возникла пустота, в которой он, онемев и ослепнув, брел наугад, поднимая башмаками тусклый пепел. Но вдруг на безвестной дороге у робкого родничка, у хрустального ключика почувствовал, что в этой мертвой пустоте есть для него живое прибежище. Есть безымянная воля, которая провела его сквозь огни и пожары и теперь сулит спасение. Он сидел среди незнакомых людей, которые исстрадались на этой грешной земле и ждали чуда. Уповали на вечное блаженство, которое сулил им пастырь с блистающими очами.