Мы здесь прожили уже два месяца, и Хам успел разбить несколько полей. Земля здесь плодородная, пахать легко. Пока мы живем под навесом из звериных шкур, натянутых между ветвей кедра, но Хам обещает к осени построить дом. В реках полно ила, берега глинистые. Глину можно нарезать на кирпичи и обжечь их, тогда зима будет нам не страшна. Пусть реки илистые, зато в них водятся толстые рыбины с рыжими жабрами. Этими рыбинами мы питались весь первый месяц.
Каждый день приносит новые неожиданности. Когда мы прожили здесь всего неделю, я проснулась не от шума, который поднимает Хам во время работы, а от тепла его тела. Малышка Лея верещала, а Ханаан дергал меня за руку, требуя завтрака. Огня еще не было, обычно его разводит Хам. В то утро наше убежище из шкур, мокрое от росы и продуваемое холодным ветром, показалось мне особенно безрадостным и неуютным.
— Ты что, заболел? — пихнула я мужа локтем.
Хам что-то сонно промычал.
— Ты чего лежишь?
Он кинул на меня взгляд:
— Сегодня суббота, любимая. День отдохновения.
Я была так поражена, что лишилась дара речи. Он чтил субботу до нашего отъезда, но я полагала, что это происходило благодаря влиянию Ноя. К тому же Хам не выказывал особого почтения к субботе, когда работал на верфи.
Он потер глаза:
— Когда мы строили ковчег, на отдых не было времени, а когда началось наводнение, приходилось работать каждый день.
— А здесь, получается, работать не надо?
— Конечно надо, любимая. Но всему свое время.
Ну ладно. Он едва расчистил поля и засадил их пшеницей и овощами. Нужно было принести воду, развести огонь и приготовить что-нибудь горячее. Когда я закончила со всем этим, он уже встал и играл с детьми на земляном полу нашего убежища. Признаюсь, было очень приятно смотреть на них со стороны, и я к ним присоединилась.
После того как мы поели, я сказала Хаму:
— Пойду пройдусь. Присмотришь за детьми?
— Конечно.
День был чудесным. Я шла в том направлении, откуда мы пришли, трава осыпала поцелуями мои колени, красным морем раскинулись маки. Наших следов уже не было видно, а ведь мы проходили здесь всего неделю назад.
Я прошла около мили, взобралась на небольшой холм и оглянулась. Вдалеке среди кедров едва виднелся наш шатер из шкур, а еще дальше сходились вместе две реки. На самой вершине холма я нашла пирамидку, которую построила по дороге сюда. Тогда я очень устала, и пирамидка получилась высотой только до колена. Сейчас есть и время, и силы. Я выкапываю пару здоровенных камней, один в целый локоть размером, и строю небольшую башенку. Я не прекращаю работу, пока башенка не доходит высотой до пояса. Теперь она достаточно прочная, и ее сможет свалить разве что самый страшный ураган. На верхушку я кладу кусок кварца в форме клина, который показывает прямо в сторону нашего дома. Потом я иду дальше.
До следующей пирамидки примерно еще одна миля. Здесь я потрудилась поосновательней, но все равно решила пирамидку переделать. В тот день я переделала только две пирамидки, а потом вернулась домой.
Неделя сменяет другую, колосья пшеницы становятся выше. Каждую субботу я отправляюсь в путь. Вскоре я уже езжу на осле, а потом на лошади, так мне удается заезжать подальше. Чтобы добраться до всех пирамидок, мне придется уехать на несколько дней и даже недель. Ближайшие годы я ограничусь тем, что делаю сейчас. В моей работе есть смысл. Я не боюсь признать, что цепь пирамидок — тоненькая веревочка, связывающая меня с семьей, единственной семьей, которая есть у меня на свете. Мысли о том, что мы ее потеряем, что они забудут о нас, внушает мне тревогу, не сравнимую ни с чем пережитым в ковчеге.
Может быть, когда снова выберусь в горы, я наберу ракушек каури и подумаю над тем, как они там очутились. Сравню их с теми, что храню с тех лет, когда выходила в море с отцом. Может быть, они чем-то различаются, и эти различия помогут мне найти ответ на загадку. И может быть — знаю, я часто повторяю эти слова, — заодно мне удастся понять кое-что и о Яхве.
Например, как Он мог совершить то, что совершил.
Сгинули женщины главы родов моей родины, и богиня, которой они поклонялись, сгинула вместе с ними. Ода тоже ушла в небытие — невелика потеря. Однако были богини и получше, они не пожирали своих врагов и не купались в их крови. Некоторые из богинь были добрыми и сострадающими. Они были хорошими матерями, такими, какой пытаюсь быть я. И, кстати, они не погружали мир в пучину, уничтожая при этом все живое.
Мне кажется, Яхве есть за что ответить. Но, спешу признать, многое для меня остается непонятным. Поэтому когда-нибудь, может через многие годы, я вернусь в горы и соберу раковины. Я видела, что некоторые из них вросли в камень, и это тоже странно. Я попытаюсь понять, что и как их туда занесло, и, быть может, постигнув творения Яхве, мне удастся понять Самого Яхве. Хотя бы чуть-чуть. Если я пойму Его, может, мне станет ясно, почему Он уничтожил красоту, которую Сам некогда создал.
Думаю, большее мне не под силу. Мне подвластно лишь сомнение. Перед тем как судить, мне хочется понять.
Все «может быть» да «может быть». Скорее всего, я просто состарюсь, стану такой же сморщенной и сварливой, как мать Хама. Потом умру. А потом, если свекор не врет, у меня все же появится возможность задать Яхве несколько вопросов.
* * *
Хам ничего не знает. Когда я уезжаю, он думает, что мне просто хочется побыть одной. Смешно — мы и так одни, разве можно желать еще большего одиночества? Он никогда не спрашивает, где и как я провожу субботу, а я не рвусь рассказывать. И так понятно, что, по крайней мере, сейчас он не заинтересован в поддержании отношений с семьей, а разговоры о Боге тоже его не привлекают. Ему и так есть, о чем думать: урожай, скот, строительство дома. Конечно, он заслуживает хотя бы один день отдыха в неделю. Я думаю, большую часть субботы он спит, и я его нисколько не осуждаю.
Такой болезни он никогда раньше не видел. Ни лихорадки, ни болей, ни бреда, ни потоотделения, ни бессонницы, ни рвоты, ни дрожи. Глаза горят огнем на ее бледном лице, она так ослабла, что не может встать с постели. Кроме слабости, она ни на что больше не жалуется.
Она с прежней энергией осыпает Ноя указаниями:
— Надо еще потрудиться над погребком.
— Хорошо, — покорно отвечает Ной.
— Когда выкопаешь погреб, обложи его камнями, а то все заплесневеет. Я говорила об этом Яфету еще прошлым летом, но он, как обычно, меня не послушал.
Она напоминает о погребе уже в четвертый, а может, и в пятый раз.
— Ты славно придумала, — соглашается Ной. — Я сделаю, как ты скажешь.
Она окидывает блуждающим взглядом стены:
— Не забудь, тебе к зиме нужно одеяло потеплей. А мы всю лучшую шерстяную ткань отдали детям.