Ночью я спала плохо и проснулась вялой и измученной. К счастью, у меня был выходной и мне не надо было ехать на работу. Я налила себе кофе и вышла в сад — мне нужен был свет и воздух. Солнце светило на ступени крыльца, поэтому я устроилась прямо там и подставила лицо теплым лучам. Раздался какой-то шум, и я резко повернулась, готовая обороняться, но это была всего лишь кошка — она спрыгнула с изгороди и теперь, сверкая глазами, наблюдала за мной.
Я пощелкала пальцами и позвала ее. Она прошла вдоль изгороди, остановившись разок, чтобы потереться о дерево, и улеглась на солнечное пятно в метре от меня. Я почмокала губами. Она потянулась ко мне и раскатисто замурлыкала. Меня охватила радость: как приятно, когда тебе отвечают! Теперь она была всего лишь в полуметре от меня, и мы вместе грелись на солнце. На черном мехе виднелась пыль — возможно, это была земля с моей клумбы. Я потянулась и погладила ее по нагретой спинке, она боднула меня головой. Я пришла в полный восторг и принялась чесать ее за ушком. Она потерлась щекой о мою руку, и я опустила ладонь ей на живот.
В ту же секунду кошка взвилась и вцепилась в мою руку зубами. Я стряхнула ее и случайно ударила по носу. Она взлетела на изгородь, спрыгнула к соседям и была такова. Я опустила голову на колени — в ушах у меня звучал голос брата: «Ты давила на нее».
Всю жизнь я сражаюсь — за или против чего-то. Раньше в тяжелые периоды я успокаивала себя мыслью, что, по крайней мере, помогаю людям, а значит, не зря живу на земле, и все мои жертвы того стоят. Теперь же мне казалось, что я пожертвовала только своей дочерью.
В доме зазвонил телефон. На определителе высветился номер Кевина, и я не стала брать трубку. Мне не хотелось ни с кем разговаривать. Поддавшись унынию, я решила покататься в одиночестве. Я не выбирала направление, поэтому через некоторое время обнаружила, что выезжаю из города. Проезжая Голдстрим-парк, я вспомнила недавнюю катастрофу: пьяный водитель не справился с управлением грузовиком и перевернул цистерну с бензином. Уборочные службы много дней чистили загрязненную почву, но рыб спасти не успели: бензин мгновенно проник в жабры, и все рыбы погибли.
Последствия одной ужасной ошибки иногда приходится исправлять много лет.
Добравшись до вершины горы, я повернула в Шониган — мне захотелось повидать эстакаду и посмотреть, как идут восстановительные работы. У меня по-прежнему болели мышцы после скандала у Гаррета, но я надеялась, что небольшая прогулка от парковки поможет мне размяться, а заодно и развеяться. Мне необходимо было привести в порядок мысли. Припарковав машину, я надела перчатки и спортивные ботинки, которые всегда хранились в багажнике. В моем детстве по гравийной тропе, на которую я сейчас вышла, проходили железнодорожные пути, и в летнюю жару здесь пахло креозотом.
Добравшись до эстакады, я остановилась, чтобы насладиться величественным видом: сооружение из перекрещенных деревянных балок длиной почти двести метров изгибалось над рекой на фоне горных хребтов и деревьев. До реки было метров пятьдесят, но я слышала ее. На другом берегу стояли несколько больших машин, а оба входа на эстакаду были перекрыты металлическими конструкциями, но мне удалось пролезть под ними. Шагая по деревянному помосту, я вспоминала, как в детстве мы с братом стояли на рельсах в ожидании поезда и сбегали, услышав свисток. Последний поезд проехал здесь в 1979 году.
С тех пор многое изменилось.
Остановившись на середине пути, я оперлась на перила и глубоко вдохнула, стараясь ни о чем не думать. Мне в лицо дул холодный ветер с гор, пахнущий лесом и смолой. Но мысленно я по-прежнему перебирала все моменты Лизиного детства, все те разы, когда я оставляла ее с Гарретом. Я же ее мать. Я должна была ее защитить, должна была понять, что происходит.
Глядя на реку, я вспоминала собственную мать и вдруг заметила какое-то движение слева. Обернувшись, я увидела, что ко мне приближается мужчина. Я замерла от ужаса: неужели это Аарон послал кого-то за мной? Но заметив, что рядом с человеком трусит овчарка, я вдруг поняла, кто это. Через несколько секунд ко мне, отдуваясь, словно откуда-то бежал, подошел Робби.
— Что ты тут делаешь?
— Приехала проветриться и подумать. А ты?
— Работал на стройке в конце дороги и узнал твою машину по значку с больничной парковки.
— Понятно. — Я взглянула на реку. — Помнишь, как мы здесь на спор дожидались поезда?
Робби оперся о перила и огляделся.
— Но всегда сбегали раньше. Отец бы нас убил, если бы узнал.
Рассмеявшись, я подумала, что поезд тогда пугал нас меньше, чем отец.
— Так о чем ты собиралась подумать?
Пока я думала, что ответить, Робби полез в карман, не обнаружил там сигарет и покачал головой.
— Чертов пес!
Чертов пес посмотрел на него, покрутился на месте, лег и тут же уснул.
Набрав воздуха, я неожиданно рассказала брату все. Я не собиралась рассказывать ему о Гаррете и Лизе, но остановиться уже не могла. Услышав, что кто-то следит за мной и звонит с угрозами, Робби сурово сжал губы.
В конце я добавила:
— Мне страшно за Лизу. Она сейчас очень уязвима. И я боюсь Джозефа. Судя по его виду, он на грани. Похоже, он вот-вот сорвется.
Я умолкла, и мы некоторое время смотрели на бурлящую реку — поток тащил куда-то обломанную ветку.
Робби откашлялся и сказал:
— Я помню, что было в коммуне.
— О чем ты?
— Как Аарон на тебя смотрел. Мне не нравилось, когда вы оставались наедине.
И тут мне вспомнилось, сколько раз Робби прерывал наши разговоры и как мне было стыдно и страшно, что он узнает наш секрет. Я огрызалась на него и требовала уйти. И он уходил.
— Ты была права, мы с Ивой были не просто друзьями. — Он покраснел. — Наверное, она была моей первой любовью… да и последней. — Он судорожно сглотнул. — Она была родом из Альберты.
Значит, я правильно вспомнила. Это меня слабо утешило.
— Родители Ивы умерли, и ее вырастили тетя с дядей. Насколько я понял, дядя пытался к ней приставать, и она сбежала.
— Она действительно ушла из коммуны?
Он огляделся по сторонам, потом посмотрел на Хмеля, словно ему легче было обращаться к собаке.
— Мы познакомились на пляже у магазина. Я пригласил ее в коммуну, сказал, что у нас хорошая травка… она оставила своих друзей и села к нам в машину. Она мне доверилась.
Я практически не дышала, понимая, что для этой исповеди Робби потребовалась вся его смелость, и малейшее движение с моей стороны его спугнет — возможно, навсегда.
— А я ее подвел.
Он надолго умолк, и я наконец отважилась прошептать:
— Что с ней случилось?
— Он ее закопал.