Через месяц после пожара, примерно в середине мая, я вновь почувствовала, что за домом наблюдают. Сначала это ощущение было смутным — например, я выходила во двор выбросить мусор и вдруг понимала, что не одна. Но вокруг никого не было видно, поэтому я списывала свои подозрения на стресс или чрезмерно любопытных журналистов.
Как-то вечером я приехала с работы и, выбираясь из машины, заметила какое-то движение слева. Чья-то тень стремительно удалялась в сторону кладбища. Я побежала в дом и бросилась звонить Кевину. Он приехал и осмотрел территорию, но ничего не нашел. Я снова решила, что перенервничала от усталости и испугалась случайного прохожего.
Неделю спустя я возилась с бонсаем и вдруг заметила, что мой секатор исчез — обычно он висел на стене. Нашла я его рядом с деревцем. И тут мне стало по-настоящему страшно. Кто-то срезал одну из веточек.
Полицейские все вокруг осмотрели и даже сняли отпечатки с секатора, но ручка была очень грязная, а на лезвиях остались только мои следы. Все указывало на то, что ветку отрезала я сама, но я этого совершенно не помнила. Мы с Кевином решили, что из-за возросшего уровня тревожности у меня могла развиться паранойя — как запоздалая реакция на травму. Нас с братом чуть не убили, а меня вдобавок еще терзала вина из-за всех, кто погиб при пожаре. Кроме того, все это время я пыталась принять то, что моя дочь тоже, возможно, погибла. Прошел месяц, а от нее ничего не было слышно. Листовки тоже не дали результата. Я продолжала верить и надеяться — она всегда мастерски умела изменить свою внешность и затеряться в толпе. Но на этот раз я боялась, что потеряла дочь навсегда. Даже если она не погибла в огне, а просто пропала, ее все равно не было. Мне предстояло с этим смириться.
На месте пожара отслужили поминальную службу. После окончания расследования останки погибших убрали, место происшествия обнесли металлической оградой и поставили охрану. Все эти недели сюда шли люди, несли цветы, игрушки и свечи. Я решила отнести туда свой подарок и попросила сержанта Паллана раздобыть мне разрешение пройти на территорию коммуны. Кевин отправился туда со мной.
До этого я не бывала там, опасаясь, что зрелище окажется невыносимым. Теперь, как мне казалось, я была готова, но, увидев обугленные развалины, начала задыхаться, словно меня ударили в солнечное сплетение. Я качала головой, по моему лицу текли слезы. Вдруг все эти смерти обрели какую-то новую реальность.
— Ты уверена? — спросил Кевин, когда мы выходили из машины.
Я кивнула и огляделась. День был теплый, воздух пах огнем и дымом — и это был не приятный древесный аромат, а отвратительная смесь запахов всего, погибшего в огне. Прекрасные здания и живописные пейзажи превратились в выпотрошенный пустырь. Некоторые стены еще стояли, от других остался только обугленный фундамент. Деревья тоже обгорели. Заградительная лента хлопала на ветру.
Мы положили букет в гору других — целое море цветов и горя, простирающееся вдоль всей ограды. Люди оставляли здесь записки со стихами и словами соболезнования. Я расплакалась над фотографиями погибших, которые оставили здесь их родственники, плюшевыми игрушками и детским паровозиком — мне сразу вспомнился мальчик в окне.
После этого я прошлась по территории, вспоминая, как выглядели здания, где были комнаты. При мысли о дочери я плакала. Мы почти все время молчали, только изредка переговаривались шепотом, словно опасаясь потревожить мертвых. В воздухе еще витала трагическая аура, а развалины словно источали боль и страх. Я чувствовала это всем телом — меня охватила слабость и дрожь. Попытки взять себя в руки оказались тщетными — мне без конца представлялись люди, кричащие от боли, ужас их последних мгновений. Я дотронулась до одной из обуглившихся стен, и на руке у меня остался слой пепла. Я стряхнула его на землю.
Прах к праху, пыль к пыли.
В этот момент ко мне пришел образ, который я до того гнала: смерть дочери, дым в ее легких, крики агонии… Я согнулась пополам, обхватила себя руками и зарыдала. Кевин обнял меня и держал так, пока я плакала.
Когда слезы стихли и мне удалось выпрямиться, сержант провел нас в одну из уцелевших подземных камер. Хотя воздух был теплым, а вход открыт, внутри оказалось сыро и холодно. Разглядывая вырытый в земле туалет, металлическую койку с чудом уцелевшим тонким одеялом, я ежилась и представляла себе тех, кто молил пустить их сюда, голодал до галлюцинаций. Так велико было их желание хотя бы краешком глаза заглянуть в иной мир. Оставалось надеяться, что учение Аарона хотя бы немного утешило их перед лицом смерти.
На обратном пути я устало положила голову Кевину на плечо и взяла его за руку. Вместо утешения у меня возникло еще больше вопросов. Куда пропала моя дочь в последние дни перед пожаром? Неужели Аарон или Джозеф сделали с ней что-то перед тем, как отправиться в Шониган? В голове крутились ужасные мысли. Что, если ее снова похоронили, но никто за ней так и не вернулся? Но Аарон был доволен Лизой, у него не было нужды наказывать ее или мстить ей.
Мы забрали мой автомобиль и отправились домой. Когда мы уже подходили к дому и Кевин собрался занести покупки к ужину, я вдруг услышала шум. Дверь теплицы качалась на ветру.
Кевин проследил за моим взглядом.
— Ты закрыла засов утром? — тревожно спросил он.
— Пытаюсь вспомнить, но…
И в этот момент на дороге раздались чьи-то шаги. Кевин швырнул пакеты на землю и бросился следом, крикнув через плечо:
— Звони в полицию!
Кевину так и не удалось никого поймать. Несколько минут спустя он, запыхавшись, вернулся домой. Полицейские собаки взяли след в теплице, но в паре кварталов от моего дома он терялся. Видимо, этого человека ждала машина, а значит, он планировал сбежать.
В течение следующей недели полиция усилила охрану, а Кевин каждую ночь оставался у меня. Мы не знали, был ли то Джозеф — его тело еще не нашли, или Даниэль, или другой обозленный на меня член коммуны. Но кто-то определенно следил за мной, а зачем — мы не знали. Если Джозеф не погиб в пожаре, он должен где-то скрываться. В любой гостинице его бы опознали, поэтому я заподозрила, что у Аарона где-то есть дом для укрытия. Кроме того, между нападением на меня и пожаром прошел целый день. Чем он занимался? Полицейские уже допросили Джой, но она ничего не знала.
Я вспомнила о Левии. Он был давним членом коммуны и даже входил в число Хранителей. Может, он что-то знает? Мне вспомнился наш разговор. Тогда я решила, что он озлобился на Аарона из-за наркотиков, но могли быть и другие причины. Очевидно, он знал больше, чем рассказал.
Я озвучила свои подозрения полицейским, но те уже говорили с Левием после пожара и не узнали ничего нового. Я решила поговорить с ним сама.
Кевин боялся отпускать меня одну, поэтому мы решили поехать вместе. На следующий день, однако, он задержался на работе. Я в замешательстве мерила дом шагами. Каждый день был на счету. Если Джозеф или Даниэль действительно где-то скрываются, я в опасности. Кто-то уже наблюдает за мной, а что будет дальше? Было и еще одно соображение — им я не могла поделиться даже с Кевином. Что, если Лизу где-то спрятали? Возможно, она до сих пор там.