Я прижала ее спину к своей груди, так что она могла продемонстрировать людям свой светло-розовый живот и выставить вперед все четыре ноги. Своими дружелюбными голубыми стеклянными глазами Эрика за пару секунд изменила обстановку во всем зале. Шум заметно приутих, помягчел, послышался смех. Дети встали, многих разбудили и растолкали родители, головы повернулись, несколько детей тут же подбежали ко мне. Робкие, нерешительные улыбки перешли в громкий хохот, в воздухе чувствовалось движение, и на всех языках мира, которых я не знала, маленькие мальчики и девочки сказали одно и то же: «О! Можно я потрогаю?» Я кивнула. Копытца Эрики были тут же сдвинуты, ее хвостик колечком осторожно раскрутили, ушки почесали.
Смуглокожий мальчик осторожно дотронулся до голубого глаза, а маленькая черная девочка с бесчисленными перевитыми жемчужинками косичками поцеловала Эрику прямо в рыльце и быстро спряталась за надежную спину своей матери.
Вздумай я вдруг в этом зале встать и заговорить с этими людьми о нежности и любви, о гармонии и тоске, о Рождестве, о спасении и примирении — никто бы меня не стал слушать. Я была бы жалкой и неловкой, и дежурный взял бы меня за руку и сказал: «Разрешите проводить вас к самолету?» или: «А теперь выпейте лучше чашечку кофе». Эрика околдовала всех одним лишь своим присутствием. Свинья такого размера, с таким кротким взглядом и мягким телом, до которого можно было дотронуться, принесла больше мира на землю и хорошего настроения людям, чем это могли сделать все проповедники во время всех полночных богослужений. Выньте златокудрого, затасканного, превращенного в китч младенца Христа из ясель и положите под рождественское дерево свинку размером с настоящую, с розовым мехом и умоляющими стеклянными глазками — и вы переживете настоящее чудо.
Последний самолет на Милан был маленький, почти уютный и не до конца заполненный. Эрика могла сидеть рядом со мной, и ее приветствовали на борту от имени капитана Травелла и его команды как «особый сюрприз», как гостью, «molto strano, pero simpatico», [7] — и полтора-два десятка пассажиров зааплодировали.
Постепенно я почувствовала себя почти бодрой. Всего за несколько часов Эрика изменила мою жизнь, то есть моя жизнь с Эрикой потекла по другому руслу, чем до Эрики. Я разговаривала с абсолютно чужими мне людьми, даже с таксистом, люди улыбались мне, и я смеялась в ответ, и везде, где появлялись мы с Эрикой, поднималось настроение и светлели лица. Я заказала красное вино себе и Эрике, что было выполнено приветливо и без комментариев. Мы летели над Альпами, я положила голову на плечо Эрики и чувствовала себя хорошо и охотно летела бы вот так и дальше, вокруг света. В Милане бастовали служащие аэропорта. К самолету не подвезли трап, автобус тоже не подъехал, и нам пришлось спускаться из самолета по желобу.
Я встала в очередь, раздумывая, спуститься ли мне первой, а Эрику доверить следующему по очереди или с криком «Эрика, я сейчас!» спустить сначала Эрику, а потом спуститься самой.
Решение пришло само — внизу уже стояли, раскинув руки, пассажиры и кричали: «Avanti!» [8] и «Vieni, bella!». [9] Они имели в виду Эрику, которая уже соскользнула вниз на своей круглой спине и упала в раскрытые руки, ее сжали в объятьях, расцеловали и похвалили: «Brava, brava!» Я съехала вниз и ревниво забрала ее, как гордая мать всеми привечаемого ребенка. Нам пришлось самим вытаскивать чемоданы из чрева самолета и долго идти пешком по аэродрому к таможне. Пассажиры помогали друг другу. Эрика впрыснула хорошее настроение всем тем, кто иначе думал бы только о себе. Но среди нас была свинья, которая смягчила и развеселила людей в этот предрождественский вечер. Я шла в паре с высоким негром, который в придачу к своему чемодану положил себе на плечо и мою дорожную сумку, а мне дал нести свой дипломат; посередине между нами колыхалась Эрика: он держал ее за левую ногу, я — за правую, и вот так мы и шли по темному мокрому асфальту, все нам завидовали, потому что любой с удовольствием пошел бы с Эрикой, но негр оказался самым решительным. Мне захотелось до конца дней остаться с этим негром, с Эрикой посередине, но он успел рассказать мне, что его зовут мистер Уилсон и что он проведет Рождество у сестры в Милане без своей семьи, оставшейся в Кливленде, штат Огайо. «A wonderful present», — сказал он про Эрику, и я ужаснулась при мысли, что должна буду ее подарить.
Итальянские таможенники кивком приказали мне отойти в сторону. Мистер Уилсон с большим сожалением распрощался с нами и отдал мне мою дорожную сумку, которая почти не вызвала интереса у таможенников. Они тыкали пальцами в свинью, принюхивались, крутили ее и вертели, трясли, чтобы зазвенело, к делу подключились все — Нандо и Луиджи, Михеле, Данило и Сержио, и каждый хватал Эрику, прощупывал, поднимал кверху. Когда ее собрались засунуть в рентгеновский аппарат, запротестовала не только я. Пассажиры возмущались вместе со мной: что за бред, это свинья, рождественский подарок ребенку, нельзя же быть святее Папы Римского…
Наконец тот, кого называли Данило, привел старую овчарку, пребывавшую в плохом настроении, которая обнюхала всю Эрику своим мокрым натренированным в поисках наркотиков носом. Ее интерес к Эрике был столь незначителен, что мы наконец смогли пройти через барьер. Мистер Уилсон поджидал нас в обществе своей сестры и, казалось, вздохнул с облегчением. Он показал на нас, сестра прикрыла рот рукой и засмеялась. Мы кивнули друг другу, и он исчез, а я стала искать автобус, идущий на вокзал.
Водитель автобуса курил, несмотря на прикрепленные везде таблички с запретом «Vietato fumare». Мы ехали по улицам с высокими старыми домами, витрины были празднично украшены, и пестрые электрические гирлянды мерцали на голых деревьях палисадников.
Автобус трижды чихнул и остановился посередине улицы — водитель разразился проклятиями, вылез наружу, походил вокруг, вернулся, нажал на все возможные рычаги и мы покатили дальше.
«L'intelligenza si misura col metro», [10] — было написано на стене, и я стала раздумывать, означает ли это, что интеллигенцию следует измерять сантиметром, — мой итальянский не был готов к таким тонкостям. Я засунула свою сумку в сетку для багажа и держала Эрику на коленях. Рядом со мной сидел североафриканец, усталый и хмурый, он смотрел в окно на всю эту грязь и уличное движение, но я заметила, как он украдкой погладил мягкий зад Эрики. Все остальные пассажиры, естественно, смотрели в нашу сторону, и каждый реагировал на свой лад — улыбкой, высоко поднятыми бровями, восторженным кивком головы. Я читала журнал, который прихватила из самолета. В одной статье про Венецию говорилось: «Quando sulla laguna piove zucchero, la citta del Dogi aumenta il suo incantesimo», [11] — и рядом был напечатан перевод на английский: «When it's raining sugar on the lagoon, the city on the doges is an enchantment». Я представила, как мы с Эрикой в Венеции вместе катаемся на гондоле по черным каналам, а на мостах стоят люди и машут ослепительно розовой свинье, появившейся на их грязных водах. Я устала и чуть было не заснула на спинке Эрики, но мы подъехали к вокзалу, пора было выходить.