– Тогда почему билет выписан только на меня одну? – спросила я холодно. – Почему у меня нет никаких документов на Динку?
– А я что, обязалась тебе их предоставить на блюдечке с голубой каемочкой? Скажи спасибо, что тебе билет достала! Неблагодарная ты! Между прочим, документы на Дину будут, но не раньше, чем через две недели. Ты хоть понимаешь, как это сложно? Мне удалось этого добиться.
– Понимаю. Тогда я останусь в Штатах вместе со своей дочерью еще на две недели.
– Но это очень опасно. Ты рискуешь ребенком.
– А ты можешь себе представить, что я улечу, а ее брошу здесь?
– Понимаешь, ты должна мне довериться, – возбужденно заговорила Галина. – У тебя нет иного выхода. Если между нами не будет доверия, тогда вообще мы не выберемся из этой ситуации. Я хотела тебе все объяснить с самого начала, но ты даже не дала мне раскрыть рта. Ты летишь первая. А в это время я сделаю документы девочке, улажу кое-какие свои дела и вылечу следом. Ты встретишь нас в аэропорту. Я договорилась с одной милой пожилой эмигранткой: две недели девочка побудет у нее. Она живет тут, в пригороде. Это очень хорошая и чистоплотная женщина. Ей можно доверить ребенка. Ты можешь в этом не сомневаться.
Я покачала головой:
– А почему я должна тебе верить?
– Потому что у тебя нет другого выхода, – глухо ответила Галина.
Я бросила взгляд на часы. Моя дочурка может скоро проснуться, она обязательно захочет есть. Что же мне делать? Я пыталась понять, осталась ли у меня хоть капля доверия к моей так называемой подруге. Хоть малая капелька… Возможно, она блефует и медленно, но верно копает могилу не только мне, но и моей дочери. А может, я ошибаюсь, сама себя накручиваю. И все же она была слишком утомлена и слишком растеряна.
Галина спокойно смотрела на меня. В ее глазах было примирение и усталость. Она догадалась о чем я думаю, и тихо произнесла:
– Зря ты считаешь, что я пошла на сделку с твоими врагами, ты ошибаешься. Я говорю правду. Я и в самом деле не знаю, как они вычислили этот адрес. Знаю, это довольно сложно, но ты должна приложить все усилия, чтобы мне поверить – в этом спасение.
Я выдержала паузу и заговорила вновь:
– Хорошо, допустим, я тебе поверила. Но как мы пройдем мимо машины с грудным ребенком на руках?
– Можно пройти через чердак и выйти из другого подъезда. Ольга, не время ругаться, надо действовать и действовать быстро. До рейса очень мало времени. Женщина, которой надо передать Дину, уже ждет. Вырви листок вон из того блокнота и напиши мне адрес, по которому я должна привезти девочку.
– Какой адрес? – словно в трансе спросила я.
– Ну твой, российский.
– Ах, домашний…
Я взяла себя в руки и на блокнотном листке написала давно заученный адрес: «Город Москва, улица Академика Скрябина…»
Галина пробежала его глазами и посмотрела на меня:
– Это чей адрес?
– Папки.
– Какого папки?
– Динкиного. Она ведь появилась на свет не от Святого Духа. У нас есть папка. Он живет на улице Академика Скрябина.
– А ты уверена, что он там живет?
– Не совсем. Может, его убили. Может, его уже нет в живых…
– Он у вас бандит, что ли? С чего его могут убить? Чем он занимается?
– Не знаю, – произнесла я обреченно.
– Как это – не знаешь?
– Не знаю и всё.
– Хорошенькое дело! Не знаешь, от кого рожаешь!
– Я от него не рожала. Он наш названый папка.
– Я тоже могу быть вашим названым папкой, – ревниво сказала Галина.
– Папка у нас один, – отрезала я. – Господи, я ведь ничего про него не знаю. Ничего! Может, его и в самом деле в живых нет. Я бы с Динкой хоть к нему на могилу сходила.
– Ты напиши еще какой-нибудь адрес. А то мне кажется, что этот какой-то ненадежный.
– Ненадежный? Да, конечно…
Я выхватила у Галины листок и написала подмосковный адрес своей матери.
– Вот тут моя мама живет.
– Она знает, что ты улетела в Америку продавать свою дочку?
– К сожалению, да.
– И как она на это отреагировала?
– А как она могла отреагировать? Плохо, конечно. Что было делать? Наш поселок вообще вымирает. У нас все предприятия закрыли, люди заработную плату годами не видят. Здоровые мужики спиваются, что не могут прокормить свои семьи. Дети шоколадку только по великим праздникам получают, а баночка с пепси-колой им во сне снится… Каждый второй ребенок недоразвит или болеет. Что могла сказать моя мать? Она с утра до ночи пашет, а в день рождения даже торт не может себе позволить купить. Молодежь принимает наркотики, потому что ими никто не занимается. Учиться смысла нет, все равно работы потом не найдешь.
Галина взяла меня за руку и улыбнулась сквозь слезы:
– Извини. Если ваш папка погиб, я обязательно помогу поставить ребенка на ноги. Ведь вы же мне родные. И ты, и Динка. Слышишь? У меня в Москве есть квартира, да и деньги будут.
Проснулась малышка и потребовала есть. Мы с Галиной тупо уставились друг на друга.
– У нас ничего нет, – сказала я и тихонько всхлипнула.
– Попробуй что-нибудь выцедить из груди.
– Да пусто там!
– Но ты попробуй.
Я взяла малышку на руки и надавила на свою грудь. Из посиневшего соска не появилось ни капли. Динуля нервничала и больно кусала сосок своими деснами.
– Нет молока, – обреченно пробормотала я. – Сделай хотя бы водички.
Галина бросилась на кухню и налила в бутылочку теплой кипяченой воды. Взяв бутылочку, я сунула ее Динульке в рот и зашептала.
– Пей, доченька, пей, – и с мольбой посмотрела на Галину. – Надо что-то делать. Она же не может наесться водой.
– У нас только один выход, о котором ты знаешь, – сказала она.
Я поняла, что у меня в самом деле нет другого выхода.
Дальше все происходящее напоминало дурной сон. Попив водички, малышка успокоилась и забавно таращилась на меня, будто чувствовала, что мы скоро расстанемся.
Она словно старалась меня запомнить, чтобы потом, спустя годы, вспомнить непутевую женщину, которая произвела ее на свет. Пока Галина собирала детские вещи в спортивную сумку, я смотрела на свое дитя и плакала. Слезы капали ей на личико. Она морщилась, но все же не издавала ни звука, понимала, что сейчас нужно вести себя тихо. Я ласково гладила ее по нежной щечке и боялась даже представить себе страшные муки ожидания встречи с ней. Глядя на свою кроху, я понимала, что мое сердце отныне принадлежит только этому существу и никому больше.