– Не нужна мне твоя закуска.
– Тогда хоть водички возьми. Нужно запивать.
– Сама пей свою водичку.
– Может, тебе выговориться надо? Пошли на кухню, я тебя выслушаю. А хочешь, завтра сходим в церковь? Исповедуешься, причастишься.
– Я не крещеная.
– Ты только не сиди одна, пошли на кухню.
Я почувствовала, что меня окончательно повело, перед глазами забегали чертики.
– Баба Глаша, если тебе не трудно, смойся, пожалуйста. – Я облегченно вздохнула, когда голова старухи скрылась за дверью.
Глотнув еще самогона, я уже не чувствовала жжения, только невесомость, легкость во всем теле. Я включила допотопный приемник на полную катушку и, обняв полупустую бутылку, принялась пританцовывать. Халат распахнулся, волосы разлетались в разные стороны.
Сашка поднял голову и сонно посмотрел на меня. Я послала ему воздушный поцелуй и заорала, стараясь перекричать громкую музыку:
– Привет, муженек! Ты что так долго спишь?! Может, немного потанцуешь?! А еще лучше, подойди к окну. Выпрями спину! Я хочу посмотреть на твое тело!
Сашка вскочил с кровати и выключил приемник.
– Ты что врубила-то? Уже поздно, люди спят…
– А мне плевать на людей!
– Не плюй, тебе придется среди них жить. – Увидев, что я вновь пью из бутылки, Сашка изменился в лице и выхватил ее из моих рук. – Самогон.
– Самогон! – весело крикнула я и вновь почувствовала страшное головокружение.
– Ты где его взяла?
– На бороде.
– Все понятно, баба Глаша удружила. Старая калоша!
Он заметил на полу пустую пачку из-под реланиума, поднял ее и побледнел как мел, на его лбу выступили капельки пота.
– А это ты где раздобыла?
– В аптечке.
– В какой еще аптечке?
– В коридоре.
– Это соседкина аптечка.
– Вот я у нее и одолжила.
– Она видела?
– Нет.
– Старая сука! Я же ей говорил, чтобы она хранила свои лекарства у себя в комнате! Говорил! И ты выпила всю пачку?
– Выпила.
– Ты совсем рехнулась?!
– Может быть!
У меня начал заплетаться язык, я, раздвинув ноги, громко захохотала.
– Давай, муженек, угощайся! – выкрикнула я, чувствуя, что силы оставляют меня.
Сашка ударил кулаком о пол и яростно прошипел:
– Зачем? Зачем ты это сделала?! Ты же понимаешь, что можешь умереть?!
– Муженек! Не нужно кричать. Сначала соседям мешала громкая музыка, а теперь им мешает твой громкий голос! Ты же сам сказал, что на них не нужно плевать, потому что нам придется с ними жить. Ну, что сидишь как не родной? Муж ты мне или кто? Говорят, что жена должна быть недотрогой на людях, а в постели распутной женщиной. Представь, что я профессионалка. Хочешь, я сделаю тебе такое, что закачаешься?!
Сашка не обратил внимания на мои слова и, подняв с пола, закинул на плечо, словно мешок.
– Эй! Эй! Куда ты меня понес, сукин ты сын?!
– Не ори, – прорычал Сашка, неся меня в ванную.
Он включил ледяную воду и засунул меня под душ. Я попыталась заорать и выскочить обратно, но он держал меня так крепко, что просто не было сил вырваться.
– Я заболею и умру от воспаления легких! – орала я.
– От воспаления легких не умрешь, а вот от самогонки с реланиумом можешь скопытиться.
– У меня будет переохлаждение!
– Ни хрена. Переохлаждение – не отравление!
В дверях показалась перепуганная баба Глаша.
– Саша, может, я смогу помочь? – проскрипела она, словно несмазанная дверь.
– Помочь?
– Ну да. Помочь.
– Спасибо, баба Глаша, чем могла, ты уже помогла.
– Да я хотела как лучше…
– Лучше не бывает! Чуть было девку не угробила!
– Да кто ж ее гробил? Она сама себя гробила.
– Ладно, баба Глаша, я с тобой после поговорю. Я тебе за такие дела точно по барабану настучу. Сколько раз говорил, чтобы даже запаха твоей вонючей самогонки в доме не было? И чтобы ты свои психотропные таблетки по всей квартире не разбрасывала?
– Да они у меня в аптечке лежали…
– Хреново, значит, лежали, если ими девушка отравилась.
– Так нечего было туда лезть.
– Ладно, баба Глаша, иди спать. Я с тобой утром поговорю. По-настоящему, по-мужски! А сейчас уйди, пока я тебе хорошенький щелбан не дал!
Сашка вытащил меня из-под душа и поставил на колени перед унитазом. Я принялась грязно ругаться, но это не произвело должного впечатления.
Он взял литровую банку с теплой водой и бросил щепотку мараганцовки.
– Пей!
– Что?
– Что слышала. Пей, я сказал!
– Зачем?
– Пей, а то сдохнешь!
– Я хочу сдохнуть…
– Я тебе сейчас так сдохну, что мало не покажется! Пей, дура бестолковая!
Я стала пить.
– Сдохнуть она решила, – приговаривал Сашка. – Ты должна ради ребенка жить! У тебя дочь, двинутая ты баба!
Я попыталась поставить банку на пол, но Сашка не позволил мне этого сделать.
– Пей до конца!
– Я не смогу.
– Сможешь.
Выпив целую банку марганцовки, я почувствовала мощный приступ тошноты и жалобно посмотрела на Сашку.
– Тебе нужно прочистить желудок, – сказал он.
– Как?
– Засунь два пальца в рот.
– Я не смогу.
Сашка не выдержал, схватил за спутанные волосы и откинул мою голову.
– Ты сама сунешь пальцы в рот или мне это сделать?
– Оставь меня…
Тошнота отступила, я хотела только одного – лечь рядом с унитазом и уснуть. Может, это и есть медленная смерть, когда ты ничего не хочешь, ничего, кроме того, чтобы лечь и заснуть?
– Какой, к черту, сон? Он будет вечным!
– Ну и пусть…
– Ты что, совсем дура? Если сейчас уснешь, то уже никогда не проснешься!
– Это так здорово… – Мой язык заплетался, каждое слово давалось с огромным трудом.
– Что здорово?
– Уснуть и никогда не проснуться. Это легкая смерть. Легкая и такая приятная.
– Не смей думать о смерти!
Сашка все-таки заставил меня засунуть пальцы в рот. Повиснув на унитазе, я почувствовала, как полилось все, что находилось в моем желудке. Меня рвало долго, наконец в унитазе появились капельки желчи. Когда все закончилось, я села и попыталась восстановить прерывистое дыхание.