Когда мы остались одни, я извинилась и скрылась за ширмой переодеться. Ему я предложила устраиваться как дома; он вежливо кивнул, небрежно оглядывая комнату. Его взгляд да миг задержался на повернутом к стене зеркале, потом перешел к кровати. Я попыталась завязать разговор, чтобы поддеть его причуду.
– Итак, герр Жилярди, что вам больше всего нравится?
– Нравится? – Он будто отвлекся от каких-то мыслей.
– Ja, что бы вы хотели, чтобы я вам сделала? Или что бы вы хотели сделать мне? Не стесняйтесь, Mein Herr, что бы вы ни сказали, это меня вряд ли шокирует.
– Понимаю. – Кажется, он не до конца в это поверил. – Фрейлейн Блау...
– Соня.
– М-м-м, хорошо. Соня. Я бы хотел, чтобы вы ничего мне не делал и.
Я вышла из-за ширмы.
– Вы в этом уверены, герр Жилярди?
Он стоял около кровати, все еще полностью одетый, и черный саквояж был открыт. Жилярди открыл рот, чтобы ответвить, но оттуда не донеслось ни звука. Моя рабочая одежда часто так действовала на клиентов.
Я была одета в черный замшевый корсет, который поднимал и разводил мне груди. Ноги у меня были в черных нейлоновых чулках со швами позади, и держались эти чулки на черном кружевном поясе с подвязками. Я пошла к нему медленно, чтобы не оступиться на высоких каблуках. Очки я не сняла. Большинство моих клиентов не возражали против того, что моих глаз не видно. Те, кто настаивал, чтобы я сняла очки, второй раз не приходили.
– Лилит! – Это был вскрик узнавания и отвержения.
Я не успела ему сказать, что может называть меня как хочет, когда Жилярди сунул руку в саквояж и выдернул серебряную фляжку.
– Verdamt Nosferatu! – выкрикнул он и плеснул мне в лицо.
Я отшатнулась, сплюнув теплую воду. Косметика вся поплыла.
Развивая успех, Жилярди выхватил большое серебряное распятие и ткнул его мне в лоб, сбив темные очки. Я потеряла равновесие и упала на крестец.
Прижав руки к глазам, я крепко зажмурилась. До меня едва доносились латинские слова молитвы Господу, которую читал Жилярди. И я была слишком оглушена, чтобы заметить, отваливается ли у меня кожа с черепа.
Меня раскрыли! Меня определили как чудовище, и я погибну как чудовище – только это и было важно. Я подумала о родителях Дениз: как им будет больно узнать, что на самом деле случилось с их дочерью.
Мне на плечи легли руки.
– Простите меня, простите, bitte! Вы, наверное, приняли меня за сумасшедшего старика, nicht wahr? Как мне объяснить, почему я сделал такую жестокую и безумную вещь... – Он вытащил из кармана аккуратно отглаженный платок и стал вытирать мне лицо. – Пожалуйста, фрейлейн, простите. Простите, если я вас напугал. Вы не ушиблись? Дайте-ка я посмотрю...
Я отняла руки от лица, и к своему удивлению – и к удивлению Жилярди – разревелась. Это было в первый раз после смерти Джо Лента.
– Я действительно носферату. Вы не ошиблись.
– Nein. – Он говорил тихо и утешительно. Его рука тронула мой лоб – с невредимой кожей – и успокаивающе погладила. – Вы не из Проклятых, дитя мое. Простите меня, что я подумал такую глупость.
Глубоко внутри у меня загорелась искра гнева.
– Да что ты знаешь обо мне, старик?
Я попыталась вырваться, он не отпускал, и тогда я обнажила клыки. Он коротко ахнул на вдохе, но не отшатнулся.
– Позвольте мне увидеть ваши глаза.
Я подчинилась. Даже тусклый свет моей комнаты резал глаза.
– Давно ли вы в таком состоянии?
– С семидесятого года. Может быть, с шестьдесят девятого.
– Unmuglich! – Жилярди был поражен не меньше Пан-глосса. Он промокнул мне глаза и велел высморкаться. – Вы – нечто очень редкое, фрейлейн Блау. Может быть, нечто такое, чего никогда раньше не случалось. Он протянул мне очки, которые я с благодарностью надела. – Но вы смущены, не так ли? И вы не хотите быть носферату? Может быть, мы тогда выработаем некоторое соглашение, ja? – Старик покачался на каблуках, улыбаясь. – Как бы вы отнеслись к идее переехать ко мне?
* * *
Герр Жилярди выкупил у фрау Зобель мой контракт и быстро устроил меня у себя дома, изменив мою жизнь если и не к лучшему, то навсегда.
Он был достаточно богат, чтобы быть независимым. Состояние Жилярди происходило от цепи браков между мелкими итальянскими принцами и перворожденными дочерьми швейцарских ростовщиков. Фамильное поместье находилось на берегу Женевского озера, далеко от городской суеты и любопытных соседей.
В замке была приличная частная библиотека, посвященная фантастике, хотя система хранения, принятая у Жилярди, любого педанта довела бы до инсульта. Инкунабулы в кожаных переплетах стояли между дешевыми книгами в бумажных обложках, а второразрядные брошюры бывали засунуты между редкими фолиантами.
Меня окружали беллетристические отражения моего пунктика. Жилярди дал мне свободу читать все, что я захочу, но не стал ничего рекомендовать.
Я перерыла несчетное число томов в поисках информации, пусть как угодно искаженной, которая пролила бы свет на мое состояние. В моем распоряжении были «Орландо Фуриозо» Ариосто, «Гаргантюа» Рабле, «Замок Отранто» Уолпола, «Ватек» Бекфорда, «Удольфские таинства» Рэдклифф, «Там, внизу» Гюисманса, даже печально знаменитый «Молот ведьм». Ничего, кроме полной неудовлетворенности, я в них не нашла. В литературе не были описаны такие типы, как Панглосс или Морган – или я. Варни Раймера был грошовым пугалом, а Дракула Строкера – жалкой сексуальной фантазией викторианского века.
Я пролистала работы Полидори, По, Ле Фану, Уайльда, Мейчера, Ходжсона, Лавкрафта, еще десятков других, и ничего не нашла. Все сведения, которые удавалось извлечь из этой трясины, были неизбежно противоречивыми. И только через шесть недель после моего переселения он наконец дал мне книгу.
Жилярди сидел на террасе, глядя на тучи. Озеро потемнело и рябило. Когда над Женевским озером проносятся бури, они красноречиво свидетельствуют о мощи природы. Жилярди любил на них смотреть.
– Вы знаете, дорогая, что именно на берегу этого озера, глядя на бурю, Мэри Шелли впервые задумала «Франкенштейна»?
Он не отрывал взгляда от чернеющих туч, держа в руке бокал бренди.
Я не ответила. Я уже научилась распознавать его риторические вопросы.
– Итак, вы не нашли того, что искали? – Он отвел глаза от туч и внимательно посмотрел на меня. – Может быть, это вам несколько поможет.
Он взял с ближайшего стола тоненький томик в твердой обложке и подал мне.
Книга называлась «Die Rasse Vorgabe». «Раса Притворщиков». Именно об этой книге говорил Баллах на вечеринке у Эзеля. Книга, которая погубила репутацию Жилярди, сбросив его на уровень фон Дэникена, Черчворда и Берлитца. Она стала моей библией, откровением, на котором я построила свой мир.