Из бака на нее кто-то смотрел.
В мусорном баке семьи Клезер лежал мужчина чуть за тридцать, с длинными волосами, упавшими на лицо. Тот, кто его убил, засунул труп в бак несколько часов назад, потому что руки и ноги окоченели и торчали под странными углами, как у абстрактной скульптуры.
Ирма уронила крышку и мешок с мусором, громко вскрикнула, и бросилась к себе, в безопасность собственной квартиры.
Бродячие собаки, привлеченные ароматом чили, разорвали пластиковый пакет и раскидали мусор по всему тротуару.
* * *
Клод Хагерти сидел в кабинке «Чашки с блюдцем» – грязноватой забегаловки, специализирующейся на ранних завтраках. Здесь он питался уже двенадцать лет, и официантки давно знали его в лицо. Без заказа перед ним появились яичница из двух яиц, бисквиты и хлеб с повидлом.
Перед Клодом на столе лежала развернутая утренняя газета, попавшая в киоски примерно в конце его смены. Яичница остывала, но Клод рассматривал первую страницу, выискивая следы сбежавшей. Они нашлись на третьей странице: «Человек, разыскиваемый за вооруженное ограбление, найден мертвым в мусорном баке».
Клод отложил газету, подпер ладонью лоб. Желудок сводило судорогой, а от вида завтрака стало еще хуже. Он мысленно вернулся в «Елисейские поля» и снова слышал, как орет доктор Векслер.
Векслер был человек лет пятидесяти, высокий, смуглый, можно сказать, красивый и был похож на суперобложки своих книг. Только в жизни он был сердитым. А в четыре часа утра он был сердит по-настоящему. Достаточно сердит, чтобы уволить Клода «за невыполнение своих обязанностей».
Хагерти так устал, что не мог даже заставить себя пойти домой спать. Что-то его грызло. Не удавалось отогнать чувство, что ему был дан ключ, но не хватило ума это понять. Сновидение прервалось шумом и упреками, вызванными бегством Блу С., и его попытки рассказать подробности встречались с негодованием. Он сидел и смотрел на столбцы газеты, и зрение его затуманилось, разум поплыл.
«Дениз Торн».
Голос прозвучал, будто кто-то говорил прямо ему в ухо. Клод вскрикнул и проснулся. Несколько посетителей воззрились на него. Он вышел из кабинки, оставив рядом с нетронутой едой бумажку в десять долларов.
Когда-то его мать, благослови ее Господь, изо всех сил пыталась научить его пользоваться мозгами, не полагаясь только на мускулы. До некоторой степени она в этом преуспела. Клод был заядлым читателем, и его хорошо знали в местной библиотеке.
У дверей библиотеки он оказался первым. Пришлось ждать час, пока она откроется, но это время он употребил, чтобы прочесть газету с первой страницы до последней, пытаясь найти другие следы сбежавшей. Он даже тщательно прочел объявления о пропаже собак. Но кроме мертвеца в мусорном баке, ничего, связанного с ней, не обнаружилось. Клоду стало чуть лучше.
Он просмотрел тематический каталог и нашел единственную карточку с упоминанием Торн Дениз. Это была документальная книга под названием «Исчезнувшая наследница». Не найдя книгу на полках, он спросил у библиотекарши, где она может быть. Женщина посмотрела на компьютер и нахмурилась.
– Мне очень жаль, сэр, но эту книгу взяли полгода назад и не вернули. Люди бывают так забывчивы... Компьютер говорит, что ее больше не печатают, так что заказать второй экземпляр невозможно...
– А есть другие книги о Дениз Торн?
– Нет, я слышала только об этой.
Хагерти сжал кулаки. Только так ему удалось не хлопнуть рукой по стойке.
– Но вы можете посмотреть наше хранилище газет. У нас есть все на микрофишах. Только, боюсь, надо знать точную дату. Конец шестидесятых или начало семидесятых – точнее, к сожалению, не могу вспомнить.
– Вы что-то о ней знаете?
Пожилая библиотекарша кивнула.
– Я помню, когда это случилось. У меня дочка тех же лет, потому я и обратила внимание. Когда такое случается, поднимаешь глаза к небу и благодаришь Бога, что не с тобой.
– А что с ней случилось?
Библиотекарша пожала плечами:
– Никто не знает.
* * *
Векслер трясся. Подойдя к бару, он налил себе виски со льдом и брезгливо оглядел обстановку.
Он не любил этот дом. Она купила его после смерти мужа – этот двадцатикомнатный особняк, обставленный как бордель и увешанный иконами Зебулона Колесса.
Образы покойного телепроповедника покрывали все стены. Профессионально сделанный портрет, хотя и не шедевр, висел рядом с мозаикой, составленной из 125 сортов макарон. Рисунок углем Эндрю Уайта соседствовал с портретом Зеба в натуральную величину, сделанным светящимися фломастерами на черном бархате.
Личный кабинет Кэтрин Колесс – где она принимала посетителей – являл собой апофеоз китчевой иконографии дома, а это о чем-то говорит. Фрески, покрывшие стены сверху донизу, отображали жизненный путь Зебулона Колесса.
«Рассказ» начинался сироткой-херувимом, босым и оборванным, прижимающим к впалой груди библию, возведя горе ангельские очи. Кончался рассказ изображением седовласого Зебулона, восходящего по лестнице в небо в своем фирменном кобальтовом костюме-тройке. Над лестницей раскрылись Жемчужные Врата. На ступенях стояли двое мужчин арийского вида с ореолами вокруг голов и приветствовали его с распростертыми объятиями. Зебулон оглядывался через плечо на стоящую у подножия лестницы женщину. Подобие Кэтрин Колесс, несмотря на слезы, умудрилось не размазать косметику.
Векслер вспомнил, как она горячо распространялась в тот вечер о «крестовом походе» Зебулона. Вспомнил, как ярко горели ее глаза, как расширялись невидящие зрачки. Она непрестанно говорила о своем покойном муже, и слова сплетались в звуковой ковер, а потом она толкнула его на узкую кушетку и устроила ему оральный секс. Взгляд Векслера упал на ту же кушетку, и его передернуло.
Это была первая ночь, проведенная им в этом доме, и ночь, когда он узнал, что одна из подставных компаний Кэтрин контролирует совет директоров «Елисейских полей». Это была ночь, когда она ему сообщила, что знает о деньгах, уведенных им из больницы, и что она «согласна закрыть на все глаза», если он всего лишь согласится принять особого пациента. Не задавая вопросов.
Раймонд Векслер глядел на эту кушетку и думал, не пора ли распутать свою жизнь. Он допил виски и налил себе еще, когда она вошла. Векслер дернулся с виноватым видом, расплескав виски на полированную поверхность бара.
– Раймонд! – сказала она ледяным голосом.
Он поставил бокал, попытался улыбнуться, одновременно изобразив внимание. Не помогло. Кэтрин Колесс была не из тех людей, которые умеют принимать плохие новости с хорошей миной.
Она была в персиковом шифоновом неглиже, обшитом по подолу и у выреза страусовыми перьями. Парик был явно надет в спешке. Косметики на ней не было, и злобный интеллект, светившийся в ее глазах, вызвал у Векслера беспокойство. Он вдруг понял, что никогда не видел ее настоящего лица, даже во время коротких сексуальных схваток.